Н заболоцкий вылетев из африки в апреле. Николай заболоцкий
Кому в жизни не пришлось видеть журавлиный клин. В первый раз - в осеннем небе, второй - в весеннем. Вспоминается, как одна из птиц отстала от стаи. Тогда к ней подлетел более сильный журавль, и они вместе стали догонять остальных птиц. Потом они все вместе поплыли в небе, издавая непривычные для уха звуки... Эту картина всплывает перед глазами, когда вспоминаешь стихотворение Николая Заболоцкого
«Журавли».
Вылетев из Африки в апреле
К берегам отеческой земли,
Длинным треугольником летели,
Утопая в небе, журавли.
Вытянув серебряные крылья
Через весь широкий небосвод,
Вел вожак в долину изобилья
Свой немногочисленный народ.
Но когда под крыльями блеснуло
Озеро, прозрачное насквозь,
Черное зияющее дуло
Из кустов навстречу поднялось.
Луч огня ударил в сердце птичье,
Быстрый пламень вспыхнул и погас,
И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас.
Два крыла, как два огромных горя,
Обняли холодную волну,
И, рыданью горестному вторя,
Журавли рванулись в вышину.
Только там, где движутся светила,
В искупленье собственного зла
Им природа снова возвратила
То, что смерть с собою унесла:
Гордый дух, высокое стремленье,
Волю непреклонную к борьбе -
Все, что от былого поколенья
Переходит, молодость, к тебе.
А вожак в рубашке из металла
Погружался медленно на дно,
И заря над ним образовала
Золотого зарева пятно.
Читает С.Куняев
(1948)
Загадочными, парадоксальными, на первый взгляд, представляются и творчество, и сама личность Николая Алексеевича Заболоцкого - замечательного русского поэта-философа XX века, самобытного художника слова, талантливого переводчика мировой поэзии. Войдя в литературу в 20-х годах в качестве представителя Общества реального искусства (Обэриу), автора авангардистских произведений и создателя так называемого "ребусного" стиха, со второй половины 40-х годов он пишет стихотворения в лучших традициях классической русской поэзии, где форма ясна и гармонична, а содержание отличается глубиной философской мысли. На протяжении всей жизни Н. Заболоцкий пользовался авторитетом человека рассудительного и предельно рационального; в 50-е годы, в зрелом возрасте, он имел внешность чиновника средней руки, непроницаемого и высокомерного для малознакомых людей. Но созданные им произведения свидетельствуют о том, каким тонкочувствующим и отзывчивым сердцем он обладал, как умел любить и как страдал, каким требовательным был к себе и какие величайшие бури страстей и мыслей находили утешение в его способности творить прекрасное - мир поэзии.
Творчество поэта рождало споры в литературных кругах, у него было немало поклонников, но немало и недоброжелателей. Его подвергали клеветническим обвинениям и репрессиям в 30-х годах, предали забвению в 60-х и вновь - заслуженно - вознесли в 70-х. Тернистым и трудным был его творческий путь.
Литературное наследие Н. А. Заболоцкого сравнительно невелико. Оно включает томик стихотворений и поэм, несколько томов поэтических переводов зарубежных авторов, небольшие произведения для детей, несколько статей и заметок, а также его немногочисленные письма. Однако до сих пор литературоведы дискутируют по вопросам его творческой эволюции, о ее движущих силах, о принципах ее периодизации.
В настоящее время творчество Н. А. Заболоцкого по праву занимает видное место в литературе, так как ему, несмотря на трудную жизнь и неблагоприятные исторические условия для совершенствования и проявления таланта, удалось вписать новое весомое слово в русскую поэзию.
Http://prediger.ru/forum/index.php?showtopic=762
Когда минует день и освещение
Природа выбирает не сама,
Осенних рощ большие помещения
Стоят на воздухе, как чистые дома.
В них ястребы живут, вороны в них ночуют,
И облака вверху, как призраки, кочуют.
Осенних листьев ссохлось вещество
И землю всю устлало. В отдалении
На четырех ногах большое существо
Идет, мыча, в туманное селение.
Бык, бык! Ужели больше ты не царь?
Кленовый лист напоминает нам янтарь.
Дух Осени, дай силу мне владеть пером!
В строенье воздуха - присутствие алмаза.
Бык скрылся за углом,
И солнечная масса
Туманным шаром над землей висит,
И край земли, мерцая, кровенит.
Вращая круглым глазом из-под век,
Летит внизу большая птица.
В ее движенье чувствуется человек.
По крайней мере, он таится
В своем зародыше меж двух широких крыл.
Жук домик между листьев приоткрыл.
Архитектура Осени. Расположенье в ней
Воздушного пространства, рощи, речки,
Расположение животных и людей,
Когда летят по воздуху колечки
И завитушки листьев, и особый свет,-
Вот то, что выберем среди других примет.
Жук домик между листьев приоткрыл
И рожки выставив, выглядывает,
Жук разных корешков себе нарыл
И в кучку складывает,
Потом трубит в свой маленький рожок
И вновь скрывается, как маленький божок.
Но вот приходит вечер. Все, что было чистым,
Пространственным, светящимся, сухим,-
Все стало серым, неприятным, мглистым,
Неразличимым. Ветер гонит дым,
Вращает воздух, листья валит ворохом
И верх земли взрывает порохом.
И вся природа начинает леденеть.
Лист клена, словно медь,
Звенит, ударившись о маленький сучок.
И мы должны понять, что это есть значок,
Который посылает нам природа,
Вступившая в другое время года.
Не позволяй душе лениться
Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому
Через сугроб, через ухаб!
Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.
А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.
Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
1958
Осенние пейзажи
1. Под дождем
Мой зонтик рвется, точно птица,
И вырывается, треща.
Шумит над миром и дымится
Сырая хижина дождя.
И я стою в переплетенье
Прохладных вытянутых тел,
Как будто дождик на мгновенье
Со мною слиться захотел.
2. Осеннее утро
Обрываются речи влюбленных,
Улетает последний скворец.
Целый день осыпаются с кленов
Силуэты багровых сердец.
Что ты, осень, наделала с нами!
В красном золоте стынет земля.
Пламя скорби свистит под ногами,
Ворохами листвы шевеля.
3. Последние канны
Все то, что сияло и пело,
В осенние скрылось леса,
И медленно дышат на тело
Последним теплом небеса.
Ползут по деревьям туманы,
Фонтаны умолкли в саду.
Одни неподвижные канны
Пылают у всех на виду.
Так, вытянув крылья, орлица
Стоит на уступе скалы,
И в клюве ее шевелится
Огонь, выступая из мглы.
1955
Лесное озеро
Опять мне блеснула, окована сном,
Хрустальная чаша во мраке лесном.
Сквозь битвы деревьев и волчьи сраженья,
Где пьют насекомые сок из растенья,
Где буйствуют стебли и стонут цветы,
Где хищными тварями правит природа,
Пробрался к тебе я и замер у входа,
Раздвинув руками сухие кусты.
В венце из кувшинок, в уборе осок,
В сухом ожерелье растительных дудок
Лежал целомудренной влаги кусок,
Убежище рыб и пристанище уток.
Но странно, как тихо и важно кругом!
Откуда в трущобах такое величье?
Зачем не беснуется полчище птичье,
Но спит, убаюкано сладостным сном?
Один лишь кулик на судьбу негодует
И в дудку растенья бессмысленно дует.
И озеро в тихом вечернем огне
Лежит в глубине, неподвижно сияя,
И сосны, как свечи, стоят в вышине,
Смыкаясь рядами от края до края.
Бездонная чаша прозрачной воды
Сияла и мыслила мыслью отдельной,
Так око больного в тоске беспредельной
При первом сиянье вечерней звезды,
Уже не сочувствуя телу больному,
Горит, устремленное к небу ночному.
И толпы животных и диких зверей,
Просунув сквозь елки рогатые лица,
К источнику правды, к купели своей
Склонились воды животворной напиться.
1938
Осенний клен
(Из С. Галкина)
Осенний мир осмысленно устроен
И населен.
Войди в него и будь душой спокоен,
Как этот клен.
И если пыль на миг тебя покроет,
Не помертвей.
Пусть на заре листы твои умоет
Роса полей.
Когда ж гроза над миром разразится
И ураган,
Они заставят до земли склониться
Твой тонкий стан.
Но даже впав в смертельную истому
От этих мук,
Подобно древу осени простому,
Смолчи, мой друг.
Не забывай, что выпрямится снова,
Не искривлен,
Но умудрен от разума земного,
Осенний клен.
1955
* * *
При первом наступлении зимы,
Блуждая над просторною Невою,
Сиянье лета сравниваем мы
С разбросанной по берегу листвою.
Но я любитель старых тополей,
Которые до первой зимней вьюги
Пытаются не сбрасывать с ветвей
Своей сухой заржавленной кольчуги.
Как между нами сходство описать?
И я, подобно тополю, не молод,
И мне бы нужно в панцире встречать
Приход зимы, ее смертельный холод.
1955
Ласточка
Славно ласточка щебечет,
Ловко крыльями стрижет,
Всем ветрам она перечит,
Но и силы бережет.
Реет верхом, реет низом,
Догоняет комара
И в избушке под карнизом
Отдыхает до утра.
Удивлен ее повадкой,
Устремляюсь я в зенит,
И душа моя касаткой
В отдаленный край летит.
Реет, плачет, словно птица,
В заколдованном краю,
Слабым клювиком стучится
В душу бедную твою.
Но душа твоя угасла,
На дверях висит замок.
Догорело в лампе масло,
И не светит фитилек.
Горько ласточка рыдает
И не знает, как помочь,
И с кладбища улетает
В заколдованную ночь.
1958
Обводный канал
В моем окне на весь квартал
Обводный царствует канал.
Ломовики, как падишахи,
Коня запутав медью блях,
Идут, закутаны в рубахи,
С нелепой важностью нерях.
Вокруг пивные встали в ряд,
Ломовики в пивных сидят.
И в окна конских морд толпа
Глядит, мотаясь у столба,
И в окна конских морд собор
Глядит, поставленный в упор.
А там за ним, за морд собором,
Течет толпа на полверсты,
Кричат слепцы блестящим хором,
Стальные вытянув персты.
Маклак штаны на воздух мечет,
Ладонью бьет, поет как кречет:
Маклак - владыка всех штанов,
Ему подвластен ход миров,
Ему подвластно толп движенье,
Толпу томит штанов круженье,
И вот она, забывши честь,
Стоит, не в силах глаз отвесть,
Вся прелесть и изнеможенье.
Кричи, маклак, свисти уродом,
Мечи штаны под облака!
Но перед сомкнутым народом
Иная движется река:
Один сапог несет на блюде,
Другой поет хвалу Иуде,
А третий, грозен и румян,
В кастрюлю бьет, как в барабан.
И нету сил держаться боле,
Толпа в плену, толпа в неволе,
Толпа лунатиком идет,
Ладони вытянув вперед.
А вкруг черны заводов замки,
Высок под облаком гудок.
И вот опять идут мустанги
На колоннаде пышных ног.
И воют жалобно телеги,
И плещет взорванная грязь,
И над каналом спят калеки,
К пустым бутылкам прислонясь.
1928
Дождь
В тумане облачных развалин
Встречая утренний рассвет,
Он был почти нематериален
И в формы жизни не одет.
Зародыш, выкормленный тучей,
Он волновался, он кипел,
И вдруг, веселый и могучий,
Ударил в струны и запел.
И засияла вся дубрава
Молниеносным блеском слез,
И листья каждого сустава
Зашевелились у берез.
Натянут тысячами нитей
Меж хмурым небом и землей,
Ворвался он в поток событий,
Повиснув книзу головой.
Он падал издали, с наклоном
В седые скопища дубрав.
И вся земля могучим лоном
Его пила, затрепетав.
1953
Журавли
Вылетев из Африки в апреле
К берегам отеческой земли,
Длинным треугольником летели,
Утопая в небе, журавли.
Вытянув серебряные крылья
Через весь широкий небосвод,
Вел вожак в долину изобилья
Свой немногочисленный народ.
Но когда под крыльями блеснуло
Озеро, прозрачное насквозь,
Черное зияющее дуло
Из кустов навстречу поднялось.
Луч огня ударил в сердце птичье,
Быстрый пламень вспыхнул и погас,
И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас.
Два крыла, как два огромных горя,
Обняли холодную волну,
И, рыданью горестному вторя,
Журавли рванулись в вышину.
Только там, где движутся светила,
В искупленье собственного зла
Им природа снова возвратила
То, что смерть с собою унесла:
Гордый дух, высокое стремленье,
Волю непреклонную к борьбе -
Все, что от былого поколенья
Переходит, молодость, к тебе.
А вожак в рубашке из металла
Погружался медленно на дно,
И заря над ним образовала
Золотого зарева пятно.
1948
* * *
Я шел сквозь рощу. Ночь легла
Вдоль по траве, как мел бела.
Торчком кусты над нею встали
В ножнах из разноцветной стали,
И тосковали соловьи
Верхом на веточке. Казалось,
Они испытывали жалость,
Как неспособные к любви.
А там вдали, где желтый бакен
Подкарауливал шутих,
На корточках привстал Елагин,
Ополоснулся и затих:
Он в этот раз накрыл двоих.
Вертя винтом, бежал моторчик
С музыкой томной по бортам.
К нему навстречу, рожи скорчив,
Несутся лодки тут и там.
Он их толкнет - они бежать.
Бегут, бегут, потом опять
Идут, задорные, навстречу.
Он им кричит: "Я искалечу!"
Они уверены, что нет...
И всюду сумасшедший бред.
Листами сонными колышим,
Он льется в окна, липнет к крышам,
Вздымает дыбом волоса...
И ночь, подобно самозванке,
Открыв молочные глаза,
Качается в спиртовой банке
И просится на небеса.
1926
Бродячие музыканты
Закинув на спину трубу,
Как бремя золотое,
Он шел, в обиде на судьбу.
За ним бежали двое.
Один, сжимая скрипки тень,
Горбун и шаромыжка,
Скрипел и плакал целый день,
Как потная подмышка.
Другой, искусник и борец,
И чемпион гитары,
Огромный нес в руках крестец
С роскошной песнею Тамары.
На том крестце семь струн железных,
И семь валов, и семь колков,
Рукой построены полезной,
Болтались в виде уголков.
На стогнах солнце опускалось,
Неслись извозчики гурьбой,
Как бы фигуры пошехонцев
На волокнистых лошадях.
И вдруг в колодце между окон
Возник трубы волшебный локон,
Он прянул вверх тупым жерлом
И заревел. Глухим орлом
Был первый звук. Он, грохнув, пал,
За ним второй орел предстал,
Орлы в кукушек превращались,
Кукушки в точки уменьшались,
И точки, горло сжав в комок,
Упали в окна всех домов.
Тогда горбатик, скрипочку
Приплюснув подбородком,
Слепил перстом улыбочку
На личике коротком,
И, визгнув поперечиной
По маленьким струнам,
Заплакал, искалеченный:
- Тилим-там-там!
Система тронулась в порядке.
Качались знаки вымысла.
И каждый слушатель украдкой
Слезою чистой вымылся,
Когда на подоконниках
Средь музыки и грохота
Легла толпа поклонников
В подштанниках и кофтах.
Но богослов житейской страсти
И чемпион гитары
Подъял крестец, поправил части
И с песней нежною Тамары
Уста отважно растворил.
И все умолкло.
Звук самодержавный,
Глухой, как шум Куры,
Роскошный, как мечта,
Пронесся...
И в этой песне сделалась видна
Тамара на кавказском ложе.
Пред нею, полные вина,
Шипели кубки дотемна
И юноши стояли тоже.
И юноши стояли,
Махали руками,
И страстные дикие звуки
Всю ночь раздавалися там...
- Тилим-там-там!
Певец был строен и суров.
Он пел, трудясь, среди дворов
Средь выгребных высоких ям
Трудился он, могуч и прям.
Вокруг него система кошек,
Система окон, ведер, дров
Висела, темный мир размножив
На царства узкие дворов.
На что был двор? Он был трубою,
Он был тоннелем в те края,
Где был и я гоним судьбою,
Где пропадала жизнь моя.
Где сквозь мансардное окошко
При лунном свете, вся дрожа,
В глаза мои смотрела кошка,
Как дух седьмого этажа.
1928
Городок
Целый день стирает прачка,
Муж пошел за водкой.
На крыльце сидит собачка
С маленькой бородкой.
Целый день она таращит
Умные глазенки,
Если дома кто заплачет -
Заскулит в сторонке.
А кому сегодня плакать
В городе Тарусе?
Есть кому в Тарусе плакать -
Девочке Марусе.
Опротивели Марусе
Петухи да гуси.
Сколько ходит их в Тарусе,
Господи Исусе!
"Вот бы мне такие перья
Да такие крылья!
Улетела б прямо в дверь я,
Бросилась в ковыль я!
Чтоб глаза мои на свете
Больше не глядели,
Петухи да гуси эти
Больше не галдели!"
Ой, как худо жить Марусе
В городе Тарусе!
Петухи одни да гуси,
Господи Исусе!
1958
Гроза идет
Движется нахмуренная туча,
Обложив полнеба вдалеке,
Движется, огромна и тягуча,
С фонарем в приподнятой руке.
Сколько раз она меня ловила,
Сколько раз, сверкая серебром,
Сломанными молниями била,
Каменный выкатывала гром!
Сколько раз, ее увидев в поле,
Замедлял я робкие шаги
И стоял, сливаясь поневоле
С белым блеском вольтовой дуги!
Вот он - кедр у нашего балкона.
Надвое громами расщеплен,
Он стоит, и мертвая корона
Подпирает темный небосклон.
Сквозь живое сердце древесины
Пролегает рана от огня,
Иглы почерневшие с вершины
Осыпают звездами меня.
Пой мне песню, дерево печали!
Я, как ты, ворвался в высоту,
Но меня лишь молнии встречали
И огнем сжигали на лету.
Почему же, надвое расколот,
Я, как ты, не умер у крыльца,
И в душе все тот же лютый голод,
И любовь, и песни до конца!
1957
Предостережение
Где древней музыки фигуры,
Где с мертвым бой клавиатуры,
Где битва нот с безмолвием пространства -
Там не ищи, поэт, душе своей убранства.
Соединив безумие с умом,
Среди пустынных смыслов мы построим дом -
Училище миров, неведомых доселе.
Поэзия есть мысль, устроенная в теле.
Она течет, незримая, в воде -
Мы воду воспоем усердными трудами.
Она горит в полуночной звезде -
Звезда, как полымя, бушует перед нами.
Тревожный сон коров и беглый разум птиц
Пусть смотрят из твоих диковинных страниц.
Деревья пусть поют и страшным разговором
Пугает бык людей, тот самый бык, в котором
Заключено безмолвие миров,
Соединенных с нами крепкой связью.
Побит камнями и закидан грязью,
Будь терпелив. И помни каждый миг:
Коль музыки коснешься чутким ухом,
Разрушится твой дом и, ревностный к наукам.
Над нами посмеется ученик.
Портрет
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Ее глаза - как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза - как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза.
1953
Жена
Откинув со лба шевелюру,
Он хмуро сидит у окна.
В зеленую рюмку микстуру
Ему наливает жена.
Как робко, как пристально-нежно
Болезненный светится взгляд,
Как эти кудряшки потешно
На тощей головке висят!
С утра он все пишет да пишет,
В неведомый труд погружен.
Она еле ходит, чуть дышит,
Лишь только бы здравствовал он.
А скрипнет под ней половица,
Он брови взметнет,- и тотчас
Готова она провалиться
От взгляда пронзительных глаз.
Так кто же ты, гений вселенной?
Подумай: ни Гете, ни Дант
Не знали любви столь смиренной,
Столь трепетной веры в талант.
О чем ты скребешь на бумаге?
Зачем ты так вечно сердит?
Что ищешь, копаясь во мраке
Своих неудач и обид?
Но коль ты хлопочешь на деле
О благе, о счастье людей,
Как мог ты не видеть доселе
Сокровища жизни своей?
1948
Возвращение с работы
Вокруг села бродили грозы,
И часто, полные тоски,
Удары молнии сквозь слезы
Ломали небо на куски.
Хлестало, словно из баклаги,
И над собранием берез
Пир электричества и влаги
Сливался в яростный хаос.
А мы шагали по дороге
Среди кустарников и трав,
Как древнегреческие боги,
Трезубцы в облако подняв.
1954
"Журавли" Заболоцкого. Просто анализ
Крупная, подвижная и смышленая
птица прекрасно сознает свои достоинства и выражает это в самых разнообразных
поступках. Ходит она грациозно и мерно, с сознанием своей красоты, без
труда поднимается на воздух, немногими широкими ударами сильных крыльев
достигает желаемой высоты и летит ровно и неторопливо, но быстро и энергично.
"Жизнь животных" А.Э. Брэм
Да ой, то не птички слетаются
радостным роем…
"Это любовь" А. Кортнев
Журавли
1 Вылетев из Африки в апреле
К берегам отеческой земли,
Длинным треугольником летели,
Утопая в небе, журавли.
5 Вытянув серебряные
крылья
Через весь широкий небосвод,
Вел вожак в долину изобилья
Свой немногочисленный народ.
Но когда под крыльями
блеснуло
10 Озеро, прозрачное насквозь,
Черное зияющее дуло
Из кустов навстречу поднялось.
Луч огня ударил в
сердце птичье,
Быстрый пламень вспыхнул и погас,
15 И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас.
Два крыла, как два
огромных горя,
Обняли холодную волну,
И, рыданью горестному вторя,
20 Журавли рванулись в вышину.
Только там, где движутся
светила,
В искупленье собственного зла,
Им природа снова возвратила
То, что смерть с собою унесла:
25 Гордый дух, высокое
стремленье,
Волю непреклонную к борьбе -
Все, что от былого поколенья
Переходит, молодость, к тебе.
А вожак в рубашке
из металла
30 Погружался медленно на дно,
И заря над ним образовала
Золотого зарева пятно.
С первого прочтения стихотворение
обращает на себя внимание особой торжественностью, размеренностью речи.
Поэт добивается этого эффекта, используя довольно необычную для русской
поэзии ритмику. В основе ритма этого стихотворения лежит хорей - однако
насколько он не похож на ухабистый хорей частушек или подпрыгивающий хорей
детских стихов! В этом нет ничего удивительного: из 32 строк стихотворения
лишь три являются вполне хореическими, то есть соответствуют схеме расположения
ударений 1-3-5-7-9; это строки 13, 14 и 17. Кроме того, 9 строк более
или менее соответствуют схеме 1-3-5-9: 7, 15, 19, 23, 25 и 31 - полностью,
21, 24 и 27 имеют лишние ударные слоги, соответственно в четвертой (21)
и второй стопе.
Итак, лишь в трети всех строк мы находим более трех ударных слогов - полное
торжество пиррихиев! Однако пропуски ударных слогов нисколько не случайны:
большинство строф построено на строгом чередовании стихов со схемами 1-5-9
и 3-5-9 (ни одного стиха с количеством ударных слогов менее трех в стихотворении
нет). Первая схема дает нам фактически четырехсложный размер; вторая,
воспринимаясь на ее фоне, также не напоминает нам о том, что хорей - достаточно
"быстрый" размер; в результате сочетания этих двух эффектов
- достаточно редких ударений и довольно строгого следования принятой схеме
чередования стихов - и создается ощущение монотонности, довольно гипнотическое
само по себе и к тому же традиционно связанное в нашей культуре со сферой
торжественной, небытовой коммуникации.
Это ощущение работает не только на "возвышение" речи, оно имеет
также некоторую иконичность, связываясь в воображении с однообразными
взмахами крыльев летящих птиц. В первой строфе этой работе воображения
способствует также чередование гласных различного подъема (в следующей
схеме и далее ударные гласные отражены большими буквами; [э] после мягких
согласных обозначен как "е"; звук, реализующий фонемы <о>
и <а> в первом предударном слоге после твердых согласных, обозначен
как "а"; гласные распределены по группам в соответствии с границами
фонетических слов, учитывая протезы и эпентезы):
Ыии иАии аЕи
ииА аЕиъ иИ
Иы иуОиъ иЕи
уаАъ Еи уаИ
Как видим, в каждой строке из трех ударных гласных одна - обязательно
верхнего подъема - Ы или И; обязательно присутствует гласный среднего
подъема Е и, за единственным исключением, гласный нижнего подъема А. Расположение
гласных подчинено строгому порядку: в нечетных строках - Ы\И-А\О-Е (верх
- низ\середина - середина), в нечетных - А-Е-И. Строгость этого чередования
также способствует возникновению ощущения монотонности; наличие же ударных
гласных нижнего и среднего подъема при абсолютном доминировании гласных
верхнего подъема (23 из 38) заставляет чтеца совершать движение челюстью
вверх-вниз; если же предположить, что гласные верхнего подъема, особенно
[и], образуемое в самой верхней и передней зоне ротовой полости, иконически
связываются с идеей верха-неба, то постоянное чередование их с А призвано
напоминать о необходимости преодолевать притяжение земли, чтобы оставаться
наверху.
Появление О в третьем стихе на месте А также довольно закономерно. Композиция
стихотворения в значительной мере основана на "законе третьей четверти",
формулируемом Ю.М. Лотманом так: "…Если взять текст, который на синтагматической
оси делится на четыре сегмента, то почти универсальным будет построение,
при котором первые две четверти устанавливают некоторую структурную инерцию,
третья ее нарушает, а четвертая восстанавливает исходное построение, сохраняя,
однако, память и о его деформации". Появление О вместо ожидаемого
А вводит в текст еще одно противопоставление гласных, которое позднее
станет весьма значимым: противопоставление лабиализованных гласных нелабиализованным.
В качестве же "памяти о деформации" выступают в данном случае
два безударных [у] в четвертой строке, причем один - в семантически ключевом
слове строфы, к тому же ее завершающем: "журавли".
Но деление текста стихотворения на 4 сегмента не ограничивается уровнем
стихов в строфе. Куда более важным для понимания текста является членение
на 4 части его сюжета: полет птиц - описание вожака - выстрел в вожака
и падение птицы - возвращение стаи в небо и смерть вожака. Первым двум
частям соответствуют две первых строфы, третьей посвящены строфы 3 и 4,
последняя же занимает все оставшиеся строфы. Имеет ли какое-то значение
такая неравномерность в распределении материала, мы подумаем позже. Пока
же отметим, что помимо собственно сюжетных средств Заболоцкий использует
для выделения соответствующих композиционных фрагментов и ритмические
средства. Рассмотрим их.
Первые два стиха второй строфы продолжают инерцию ритмической монотонности
(этому способствует и синтаксический параллелизм - как и первая строфа,
вторая начинается деепричастным оборотом, занимающим два стиха; и фонетическое
сходство первых слов - "вылетев" и "вытянув"). Однако
в третьем стихе мы впервые встречаем ударный слог во второй стопе, причем
этот ударный слог принадлежит слову "вожак". Слог выделен еще
и потому, что это единственное ударное А в строфе. Таким образом, третий
стих вновь получает особую окраску: в нем говорится о главном персонаже
стихотворения, он соединяет в себе ритмику шести четных и нечетных стихов,
в нем есть уникальный для этой строфы ударный гласный. Это нарушение инерции
не может пройти бесследно ни для ритмики, ни для сюжета. И действительно:
8 стих вдруг приобретает схему 1-5-9, до сих пор встречавшуюся лишь в
нечетных стихах, а последующие, следуя инерции чередования, также меняют
схему: 9 стих имеет схему 3-5-9, а 10 - 1-5-9. Эта инверсия отражает и
начало новой части: в третьей строфе подготавливается убийство вожака.
Восстановление первоначального порядка чередования стихов в 11-12 строках
лишь отсрочивает готовящуюся кульминацию. Нарастание числа лабиализованных
гласных (во второй строфе 5 ударных [о] и 2 безударных [у]; в третьей
уже 7 ударных [о] и [у] и 3 безударных [у], причем обе ударных [у] находятся
в рифме, то есть еще раз подчеркнуты), которые произносятся более напряженно,
усиливает ощущение трудности и опасности полета, отягощенного к тому же
опасностью со стороны охотников (метонимически представленных словом "дуло").
Кульминация разворачивается в четвертой строфе: 13 и 14 стихи, выделенные,
как уже говорилось, своей полноударностью, описывают выстрел как нечто
мгновенное, противостоящее торжественной размеренности полета. В то же
время оппозиция гласных верхнего и нижнего подъема вновь активизируется,
но уже в другом виде: они начинают чередоваться в пределах одного стиха
-
У аА уАи Еъ Иъ
Ыы Аи Ыу И аА
Тем самым также достигается эффект ускорения: движения, совершаемые ранее
на пространстве стиха, умещаются в две-три стопы. Способствует ускорению
и изменение синтаксиса: на смену инверсиям первых трех строф и большому
количеству второстепенных членов, в том числе обособленных, приходит прозрачный
синтаксис с преобладанием прямого порядка слов.
15 и 16 стихи подтверждают нашу гипотезу о связи между зоной образования
ударных гласных и семантикой верха - низа: описание того, как с высоты
падает птица, инструментовано при помощи резко противопоставленных И,
Ы и А:
И иИъ Иъъ иИъ
ыаЫ аУыъ аА
В 15 стихе, задающем семантику "духовной высоты", все ударные
гласные - И, ни одного А нет; напротив, в 16 стихе, описывающем падение,
нет ни одного [и] - сначала его место занимает сдвинутый назад [ы], затем
еще более задний и напряженный [у], и наконец после трех безударных появляется
ударный [а]. Ритмика этой полустрофы пытается восстановить утраченную
размеренность: 1-3-5-9 3-5-9, в то же время остается некоторая учащенность,
поддержанная памятью о хорее первой полустрофы.
17 стих вновь возвращает полноударный хорей с переходом от доминирующего
А к лабиализованному О - полет все затрудняется, стремление вверх сменяется
падением; в 18 стихе преобладают уже лабиализованные: Оии аОуу аУ. Ритм
еще сбивается, но стремится к восстановлению: 1-3-5-7-9 1-5-9 1-3-5-9
3-5-9; постепенно появляются гласные верхнего подъема, в основном непередние
-
И ыАу Оиъу Оъ
уаИ аУи ыыУ
Возвращение утраченной размеренности требует особых усилий, поэтому в
шестой строфе, где идет речь именно о таком восстановлении, мы встречаем
два спондея из трех, присутствующих во всем тексте стихотворения - в стихах
21 и 24, причем в обоих случаях лишние ударные слоги приходятся на служебные
слова "где" и "что", соотнесенные с указательными
словами "там" и "то". Таким образом, интонационно
читатель не обязан выделять их, так что спондеи оказываются "спрятанными".
При этом никакой особой упорядоченности гласных в этой строфе мы не находим;
отметим лишь обязательное присутствие О в каждом стихе.
Седьмая строфа отчасти демонстрирует восстановленную монотонность: 1-3-5-9
1-5-9 1-2-5-9 3-5-9. Новый ритм еще только нащупывается, еще жива память
о сбое (спондей в 27 стихе - опять в союзном слове), еще необходимы особые
усилия - доминируют лабиализованные: 9 ударных [о] и одно [у] при отсутствии
ударных [и] - его место пока занимает тоже передний, но среднего подъема
[е]. Эта частично восстановленная монотонность подчеркивается рядом однородных
дополнений. Наконец стихотворение находит новую ритмическую доминанту:
в восьмой строфе три стиха имеют схему 3-5-9, и лишь третий стих сохраняет
память о бывшем чередовании - 1-3-5-9, причем ударный первый слог приходится
на союз, который можно при желании лишить ударения. Только в третьем стихе
мы находим и оппозицию И-А; для прочих стихов строфы значимой становится
оппозиция "нижний - средний ряд" (стремление вперед и вверх
осталось лишь как память; остается лишь погружение):
ааА уАи ииАъ
ъуАъ Еиъ аО
И аА аИ аъаАа
ъаОъ Аиъ иО
Таково развитие ритмомелодической основы стиха. Рассмотрим теперь его
семантику.
Мир стихотворения, как уже сказано, организован оппозицией "верх
- низ", причем если "верх", вполне естественно, представлен
небом, то сема "низ" фактически реализуется образом не земли,
как обычно представляется, а воды, озера (даже кусты, видимо, находятся
на берегу; других же упоминаний о земных реалиях нет вообще). Это создает
возможность не только противопоставить небо и воду, но и отчасти отождествить
их: журавли утопают в небе, а озеро прозрачно насквозь (вряд ли при этом
речь идет о том, что можно увидеть дно; скорее подчеркивается чистота
воды, ее проницаемость для взгляда, подобная проницаемости неба). Опосредующим
звеном между верхом и низом становятся журавли, и в особенности вожак.
Он имеет черты эпического героя: его крылья способны протягиваться через
небосвод, его предназначение соотнесено с предназначением Моисея. "Естественное"
движение журавлей - вперед и вверх; однако это движение пресекается другим
движением вперед и вверх - выстрелом. Отметим, что выстрел не изображается
как проступок человека - это часть природы ("в искупленье собственного
зла…"), кроме того, он дан как бы в замедленной съемке - иначе он
не выглядел бы как луч.
Падение вожака лишает стаю высоты и в физическом, и в моральном смысле.
Единственным средством восстановления ее становится еще большее "погружение
в небо", выход в небо как в космос. Погружение же вожака, увлекаемого
на дно "рубашкой из металла", увенчивается золотым заревом зари
- так что самая смерть его не лишает его величия (в этом отчасти и смысл
отождествления неба и озера).
В самом сжатом виде коллизию стихотворения можно изложить так: герой,
обладающий особыми способностями и благодаря им ведущий подобных себе
за собой, тяготеет к (идеологическим) высотам; его лишает способности
действовать противодействие "низа", в котором, однако, не так
уж много "низкого"; его последователям удается сохранить высоту,
завещанную им старшим товарищем, тогда как он сам величественно гибнет
(= прерывает коммуникацию).
Таким образом, "закон третьей четверти" применим к данному тексту
лишь отчасти, преимущественно на нижних уровнях анализа. Фактически стихотворение
распадается на две равные части: первая (строфы 1-4) рассказывает о полете
стаи, полете вожака, опасности снизу, полете огня и падении вожака, тем
самым реализуя большую часть внешнего сюжета, изложенного нами в начале
статьи; ритмической основой этой части является чередование стихов 1-5-9
и 3-5-9 (по 6 стихов каждой схемы), нарушаемое в двух местах. Вторая же
часть (строфы 5-8) фактически представляет собой текст в тексте, который
рассказывает о том, ради чего и писалось стихотворение - о падении вожака,
полете вверх стаи, исцеляющем действии природы, передающей наследие вожака,
величественной гибели вожака. В этой части доминируют стихи со схемой
3-9 (7 из 16) и 1-3-5-9 (5, считая вместе со спондеическими 21 и 24 стихом)
без определенного порядка чередования.
Следует ли в обязательном порядке интерпретировать полученную нами в результате
анализа семантическую последовательность, прибегая к помощи биографических
данных или каких-либо идеологических схем? Ответ на этот вопрос зависит
от того, какие цели мы ставим перед собой при чтении. Если мы хотим понять
человека, написавшего этот текст, или найти в нем проявление определенной
идеологии - тогда, безусловно, да. Если же текст интересует нас только
как факт искусства - необходимости в этом нет.
Удивительная вещь! Феномен искусства, по-видимому, соприроден человеку,
литература в том или ином виде, вероятно, сопровождает человека на всем
протяжении его существования - но мы до сих пор не уверены в том, чем
же эстетическая коммуникация отличается от всех других видов коммуникации.
Это вовсе не голословное утверждение, а результат опыта: на одной конференции
два профессора, доктора наук, делавших доклады о художественных текстах,
затруднились дать внятный ответ на прямой вопрос о том, что они понимают
под художественным текстом.
И все же тезис русских формалистов о том, что текст делает фактом искусства
именно его форма, способ его организации, тогда как прочие измерения текста
могут быть обнаружены и в других сферах коммуникации, по-видимому, может
только уточняться, но уже не будет опровергнут. Об этом свидетельствует
не только почти вековая полемика ученых, но и данные языка.
В самом деле, когда мы используем слово "искусный", "искусство",
применительно ли к "высоким" искусствам или обыденной ситуации
("искусный слесарь", "искусство пить пиво"), мы все
же имеем в виду нечто в основе своей неизменное. Каков же этот семантический
инвариант? Всякий раз мы имеем в виду, что человеческая активность, оцениваемая
как искусная, организована таким образом, что достигает желаемых результатов
с меньшими видимыми усилиями, чем какая-либо другая, или даже дает результаты,
для других способов организации этой активности недоступные; при этом
этот способ организации действий человека неотчуждаем от него, научиться
ему можно, лишь подражая мастеру - в противном случае, если знания об
этом способе можно передать словами, мы говорим об умелых, грамотных и
т.д. действиях. Таким образом, искусство в общем смысле слова есть вид
успешной человеческой деятельности, продуктивной или рецептивной, неотделимый
от его материального носителя - мастера или артефакта, возникающего в
результате работы мастера. "Довести какое-либо действие до уровня
искусства" означает найти наиболее экономичную, разумную, удобную
и при этом максимально эффективную форму этого действия.
"Высокое" искусство - музыка, танец, живопись, архитектура,
литература - имеет своей задачей организацию человеческого пространства,
внешнего или внутреннего. Главным средством для этого всегда служит организация
восприятия человека, продуцирующего произведение искусства или воспринимающего
его (всякое восприятие есть воспроизведение внешних форм во внутреннем
пространстве воспринимающего, а всякое воспроизведение есть произведение).
Сегодня мы уже хорошо знаем, что восприятие - не пассивное пересаживание
"образов" извне внутрь, и глаз, и ухо человека - "умные",
то есть они совершают при восприятии ориентировочную деятельность, реконструируя
в сознании форму воспринимаемого объекта, проверяя его гипотезы-ожидания
и подтверждая или опровергая их.
Производство (как и восприятие) литературного объекта, безусловно, принадлежит
к самым сложным формам человеческого поведения. Задачей автора является
продуцирование художественного текста, то есть последовательности речевых
знаков, которая в достаточной мере могла бы организовать восприятие читателя
или слушателя, чтобы тот смог воспроизвести в своем сознании те мысли,
эмоции, ощущения, которые хотел бы вызвать автор. При этом автор должен
учитывать, что на эту работу реципиенту понадобится определенное время,
и если полученный в результате репродуктивной работы эффект не удовлетворит
его, окажется менее значимым, чем затраченные время и усилия, авторская
задача окажется невыполненной. В то же время заранее угадать, что именно
привлечет внимание того или иного читателя, невозможно - люди слишком
различны, как и средства, которые они используют для восприятия.
Поэтому автор должен сконструировать (создать или подобрать среди уже
существующих - требование оригинальности не входит в число универсальных
законов эстетической деятельности) такое сочетание смысловых элементов,
которое одновременно будет распознаваемо читателем и в то же время достаточно
абстрактно, чтобы тот мог актуализировать свои собственные внутренние
смыслы в тех случаях, когда в его внутреннем пространстве отсутствует
смысл, аналогичный авторскому. При этом произведенная автором смысловая
конструкция должна быть превращена в организованную по правилам, действующим
в его культуре, последовательность знаков (случай новаторского произведения
тоже относится сюда: отталкивание от действующих норм - лишь частный случай
следования правилам), при этом он может добиваться некоторых дополнительных
эффектов, направляющих репродуцирующую активность реципиентов в нужное
ему русло.
Как ни странно, большая часть сказанного относится к производству текста
вообще, а не только художественного текста. Это и не удивительно - как
уже говорилось, до уровня искусства можно довести любое человеческое действие.
Но лишь искусство в узком смысле слова, в том числе литература, практикует
работу по созданию и применению специальных способов воздействия на внутренний
мир человека; остальные сферы человеческой коммуникации лишь используют
для этих целей открытия искусства или, в крайнем случае, повторяют заново
его открытия, превращаясь при этом в особые формы искусства - уже в широком
смысле, если они хотят чего-то еще, кроме простого воздействия.
Разумеется, все сказанное относится к искусству как инварианту, тогда
как конкретные исторические формы искусства зачастую нагружены дополнительными
задачами. Такого рода "работу по совместительству" мы должны
учитывать при анализе текстов, когда начинаем интерпретировать художественную
структуру - но для понимания принципов организации самой структуры, то
есть художественного текста как такового, эта интерпретация избыточна.
Что делает здесь
этот мальчик с рогаткой,
Зачем он прицелился в сердце мое?
"Это любовь" А. Кортнев
Об его уме имеется столько разнообразных
и любопытных наблюдений, что я никогда бы не кончил, если бы захотел изложить
их здесь.
"Жизнь животных" А.Э. Брэм
Вылетев из Африки в апреле
К берегам отеческой земли,
Утопая в небе, журавли.
Вытянув серебряные крылья
Через весь широкий небосвод,
Вел вожак в долину изобилья
Свой немногочисленный народ.
Но когда под крыльями блеснуло
Озеро, прозрачное насквозь,
Черное зияющее дуло
Из кустов навстречу поднялось.
И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас.
Два крыла, как два огромных горя,
Обняли холодную волну,
И, рыданью горестному вторя,
Журавли рванулись в вышину.
Только там, где движутся светила,
В искупленье собственного зла
Им природа снова возвратила
То, что смерть с собою унесла:
Гордый дух, высокое стремленье,
Волю непреклонную к борьбе —
Все, что от былого поколенья
Переходит, молодость, к тебе.
А вожак в рубашке из металла
Погружался медленно на дно,
И заря над ним образовала
Золотого зарева пятно.
Анализ стихотворения «Журавли» Заболоцкого
Прекрасное и трагичное стихотворение «Журавли» Н. Заболоцкий написал вскоре после окончания своей ссылки, в 1948 году. Это сюжетное произведение с глубоким философским подтекстом через описание случая, произошедшего в природе с перелетными птицами, повествует о человеческом мире и ставит перед читателем морально-этические вопросы.
Начинается стихотворение торжественными строками:
Вылетев из Африки в апреле
К берегам отеческой земли,
Длинным треугольником летели,
Утопая в небе, журавли.
Автор с любовью и трепетом говорит о прекрасных, свободных птицах, летящих во главе со своим вожаком обратно домой после долгой зимы. Но в третьем четверостишии появляется все усиливающаяся тревожность и читатель буквально, как на картине, видит «черное зияющее дуло», направленное из кустов в «широкий небосвод»:
Луч огня ударил в сердце птичье,
Быстрый пламень вспыхнул и погас,
И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас.
Как величественны эти слова! Как много в них любви, трепета, восхищения и сострадания к беззащитным, прекрасным созданиям! Подстрелен вожак стаи, а остальные птицы рванули в ввысь, «рыданью горестному вторя».
В описываемых событиях зашифрован символ неизбежности смерти и преемственности поколений. Здесь заложена мысль о вечной природе, которая касается и нас, людей. Вожак убит, но жизнь продолжается, стая взмыла ввысь, туда, где не достанут выстрелы ружья и только там, в вышине, «им природа снова возвратила то, что смерть с собою унесла». Это глубокая философская мысль дополняется строками о непреклонной борьбе со смертью, несмотря ни на что, оставшихся в живых птиц.
Особо стоит отметить зловещую аллегорию, имеющую отношение к судьбе поэта, несправедливо обвиненного в измене: возвращающихся из дальних стран птиц убивают выстрелом на родине. Именно в родной стороне они, пролетев сотни километров над чужими краями, находят свою гибель. Все это выглядит еще более злободневно и трагично, учитывая послевоенное время написания стихотворения.
В произведении отсутствует лирический герой, но в нем говорится о людях, умеющих с достоинством переносить жизненные невзгоды и трудности. Это произведение о зле, которое подло, исподтишка направляет из кустов свое «черное зияющее дуло» и о борьбе с этим злом, о сохранении достоинства и чести в этой борьбе.
Написанное хореем с пиррихием, придающим строфам свободную интонацию, с замедлением ритма и использованием обособленных членов предложения, стихотворение звучит красиво и торжественно.
«Журавли» напоминают читателю о единых законах для всего мироздания, о нерушимой связи человека и природы, об их постоянном взаимодействии друг с другом и зоне ответственности человека за свои поступки.
Стихи А.М. Жемчужникова
ОСЕННИЕ ЖУРАВЛИ Сквозь вечерний туман мне под небом стемневшим Слышен крик журавлей все ясней и ясней... Сердце к ним понеслось, издалека летевшим, Из холодной страны, с обнаженных степей. Вот уж близко летят и все громче рыдая, Словно скорбную весть мне они принесли... Из какого же вы неприветного края Прилетели сюда на ночлег, журавли?..
Я ту знаю страну, где уж солнце без силы, Где уж савана ждет, холодея, земля И где в голых лесах воет ветер унылый,То родимый мой край, то отчизна моя. Сумрак, бедность, тоска, непогода и слякоть, Вид угрюмый людей, вид печальный земли... О, как больно душе, как мне хочется плакать! Перестаньте рыдать надо мной, журавли!.. 28 октября 1871, Югенгейм, близ Рейна. А.М.Жемчужников*. Стихотворения. Поэтическая Россия. Москва: Советская Россия, 1988.
* Единственный музей А.М. Жемчужникова в наши дни создан в… тамбовском Сбербанке, на фасаде которого открыта мемориальная доска с надписью: «На этом месте находился дом, в котором провел свои последние годы жизни поэт, драматург и публицист, Почетный академик Российской академии наук, один из создателей образа Козьмы Пруткова Алексей Михайлович Жемчужников (1821-1908)».
Н.Н. Яременко "Тоска по утраченной Родине"
http://petrleschenco.ucoz.ru/
Песня, о которой идет речь появилась из стихотворения Алексея Жемчужникова "Осенние журавли". Ни один исполнитель не поет близко к оригиналу, но главные строки и настроение поэта сохранены. Вариантов слов множество, как и множество исполнителей.
Запись «Журавлей» в исполнении ансамбля «Братья Жемчужные» из их первого альбома сравнения не выдерживает.
...К сожалению, запись песни в исполнении Николая Маркова - это редкость и найти ее не удалось, поэтому эта же песня, наиболее близкий вариант - в исполнении Аркадия Северного.
Журавли
Здесь, под небом чужим, я как гость нежеланный,
Слышу крик журавлей, улетающих вдаль.
Сердце бьется сильней, видя птиц караваны,
В дорогие края провожаю их я.
Вот всё ближе они, и всё их громче рыданья,
Будто скорбную весть мне они принесли.
Так откуда же вы, из какого вы края
Прилетели сюда на ночлег, журавли?
Холод, дождь и туман, непогода и слякоть,
Вид унылых людей, угрюмой земли.
Ах, как больно в груди, как мне хочется плакать.
Перестаньте рыдать надо мной, журавли.
Пронесутся они мимо скорбных распятий,
Мимо белых церквей и больших городов.
А вернутся они - им раскроет объятья
Дорогая земля, то Отчизна моя.
А вернутся они - им раскроет объятья
Дорогая земля, то Россия моя.
Александр Радищев
Журавли
Басня
Осень листы ощипала с дерев,
Иней седой на траву упадал,
Стадо тогда журавлей собралося,
Чтоб прелететь в теплу, дальну страну,
За море жить. Один бедный журавль,
Нем и уныл, пригорюнясь сидел:
Ногу стрелой перешиб ему ловчий.
Радостный крик журавлей он не множит;
Бодрые братья смеялись над ним.
"Я не виновен, что я охромел,
Нашему царству, как вы, помогал.
Вам надо мной хохотать бы не должно,
Ни презирать, видя бедство мое.
Как мне лететь? Отымает возможность,
Мужество, силу претяжка болезнь.
Волны, несчастному, будут мне гробом.
Ах, для чего не пресек моей жизни
Ярый ловец!"- Между тем веет ветр,
Стадо взвилося и скорым полетом
За море вмиг прелететь поспешает.
Бедный больной назади остается;
Часто на листьях, пловущих в водах,
Он отдыхает, горюет и стонет;
Грусть и болезнь в нем все сердце снедают,
Мешкав он много, летя помаленьку,
Землю узрел, вожделенну душою,
Ясное небо и тихую пристань.
Тут всемогущий болезнь излечил,
Дал жить в блаженстве в награду трудов,-
Многи ж насмешники в воду упали.
О вы, стенящие под тяжкою рукою
Злосчастия и бед!
Исполнены тоскою,
Клянете жизнь и свет;
Любители добра, ужель надежды нет?
Мужайтесь, бодрствуйте и смело протекайте
Сей краткой жизни путь. На он-пол поспешайте:
Там лучшая страна, там мир вовек живет,
Там юность вечная, блаженство там вас ждет.
Между 1797г. и 1800г.
«Журавли» Николай Рубцов
Меж болотных стволов красовался восток огнеликий…
Вот наступит октябрь - и покажутся вдруг журавли!
И разбудят меня, позовут журавлиные крики
Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали…
Широко по Руси предназначенный срок увяданья
Возвещают они, как сказание древних страниц.
Всё, что есть на душе, до конца выражает рыданье
И высокий полёт этих гордых прославленных птиц.
Широко на Руси машут птицам согласные руки.
И забытость болот, и утраты знобящих полей -
Это выразят всё, как сказанье, небесные звуки,
Далеко разгласит улетающий плач журавлей…
Вот летят, вот летят… Отворите скорее ворота!
Выходите скорей, чтоб взглянуть на любимцев своих!
Вот замолкли - и вновь сиротеет душа и природа
Оттого, что - молчи! - так никто уж не выразит их…
Стихи Николая Заболоцкого
Заболоцкий Н.А. - "Журавли"
Вылетев из Африки в апреле
К берегам отеческой земли,
Длинным треугольником летели,
Утопая в небе, журавли.
Вытянув серебряные крылья
Через весь широкий небосвод,
Вел вожак в долину изобилья
Свой немногочисленный народ.
Но когда под крыльями блеснуло
Озеро, прозрачное насквозь,
Черное зияющее дуло
Из кустов навстречу поднялось.
Луч огня ударил в сердце птичье,
Быстрый пламень вспыхнул и погас,
И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас.
Два крыла, как два огромных горя,
Обняли холодную волну,
И, рыданью горестному вторя,
Журавли рванулись в вышину.
Только там, где движутся светила,
В искупленье собственного зла
Им природа снова возвратила
То, что смерть с собою унесла:
Гордый дух, высокое стремленье,
Волю непреклонную к борьбе -
Все, что от былого поколенья
Переходит, молодость, к тебе.
А вожак в рубашке из металла
Погружался медленно на дно,
И заря над ним образовала
Золотого зарева пятно.
