Адамович георгий викторович биография. Биография

15.12.2023

, Осип Мандельштам – этот список трагических судеб русской культуры может быть достаточно длинным. Сегодня мне хотелось бы рассказать о поэте, жизнь которого в чём-то повторяет трагические судьбы его современников, но в основном очень даже от них отличается. Он вошёл в серебряный век учеником Николая Гумилёва в середине десятых годов, ушёл из жизни в начале семидесятых, оставил после себя около ста шестидесяти стихотворений и имя одного из самых ярких представителей русской культуры двадцатого века.

Круговое чтение стихов «цеховики » устраивали и вне своего поэтического кружка. Иногда такие встречи проходили в Царском Селе у Гумилёва с Ахматовой, несколько раз на квартире у Адамовича. Хозяйкой этих встреч была сестра Адамовича Татьяна, в которую Гумилёв какое-то время был влюблён. Ей был посвящён сборник стихов «Колчан ». Татьяна, младшая сестра Георгия Адамовича, была выпускницей Смольного института и Института ритмической гимнастики. После революции она иммигрировала в Польшу, где открыла свою собственную танцевальную школу, которая называлась «Балет Татьяны Высоцкой ».

В 1915 году в печати появляется первый литературный опыт Георгия Адамовича, рассказ «Весёлые кони », в следующем, шестнадцатом – первый сборник стихов «Облака ». Этот сборник получил хороший отзыв со стороны Николая Гумилёва, который отметил «хорошую школу» и проверенный вкус» автора, но добавил и про заметное влияние на стихи поэзии Анненского и Ахматовой . Сам Адамович впоследствии отзывался о своём поэтическом дебюте довольно презрительно. «…Я выпустил его, чтобы дарить близким и делать дарственную надпись, я даже умудрился послать эту книгу Блоку и не ожидал, что Блок ответит…» У Александра Блока была привычка отвечать на все письма, которые он получал, он ответил и на письмо Адамовича. Впоследствии родился миф о том, что Блок с Адамовичем были близкими друзьями. На самом деле это не так. Адамович никогда в жизни не разговаривал с Блоком. Всё, что было – это письмо и ответ мэтра. Блок «Облака» разругал, и призвал молодого поэта сильнее раскачнуться на «качелях жизни». Эту фразу Адамович вспоминал всю жизнь, может быть, отсюда и возник миф о дружбе двух поэтов. Вообще, вокруг личности Адамовича ходило много мифов. Какие-то из них поэт распускал сам, какие-то — его недоброжелатели, которых у него всегда было много, а какие-то и друзья, которых было ещё больше.

В середине десятых годов даже те, кто совсем не интересовался политикой, если и не понимали, то очень хорошо чувствовали приближение катастрофы. Все старались успеть жить, осознавая, что совсем скоро эту жизнь можно будет потерять безвозвратно. Адамович и Иванов, «Жоржики», как прозвали их в литературных кругах Петербурга, два петербургских эстета, жили полной жизнью, посещая литературные и поэтические собрания, просиживали ночи до утра в «Бродячей Собаке », а после — в «Приюте комедиантов ».

После ухода Гумилёва на фронт Первой мировой войны Адамович вместе с Ивановым собирают второй «Цех поэтов». Этот «Цех» просуществовал совсем недолго.
До 1918 года Адамович живёт в Петербурге. На его глазах происходят падение царской семьи, Февральская и Октябрьская революции. После того, как большевики пришли к власти многие его родственники покинули страну, а он отправился в Псковскую губернию, в город Новоржев, где преподавал в гимназии разные дисциплины, писал стихи, наблюдал «революционный ход» без прикрас. Георгий Викторович оставил свои воспоминания о тех временах. Их отличает, с одной стороны, неприятие революции, с другой – любовь к своей стране, к людям, которым выпало жить в России в такие непростые времена. Вернувшись в Петроград, он поселяется в квартире своей богатой родственницы, тёти Беллей , на Почтамтской улице, 20 . Её муж – миллионер был владельцем коксо-обжигательных заводов. Уезжая за границу, тётя просила присматривать за оставленными ценностями и вещами. В этой квартире по приглашению Адамовича поселяется и его друг Георгий Иванов со своей молодой женой, поэтессой Ириной Одоевцевой . Вполне возможно, что эти последние годы перед отъездом в эмиграцию были самыми счастливыми в жизни всех трёх поэтов. Это об этом времени написано стихотворение –

Без отдыха дни и недели,
Недели и дни без труда.
На синее небо глядели,
Влюблялись… И то не всегда.

И только. Но брезжил над нами
Какой — то божественный свет,
Какое — то легкое пламя,
Которому имени нет.

Адамович и Иванов, как и многие другие поэты в начале двадцатых годов зарабатывали переводами. По воспоминаниям Ирины Одоевцевой , оба были людьми ленивыми, над работой со стихами, к которой Гумилёв приучал своих последователей, они откровенно посмеивались. «Не высиживайте стихов, как курица цыплят», — говорил Адамович поэтессе. Хотя никто, как казалось, не работал над стихами, но именно здесь, в этой квартире, были написаны многие стихи для второго сборника Адамовича. Большую часть времени Георгий Викторович мучился приступами скуки, иногда отправлялся играть в карты, он был азартным игроком. С переводами для «Всемирной литературы » оба поэта тянули до последнего. Обычно делали переводы в последний день перед сдачей материала. Оба переводили легко, быстро и талантливо. Адамовичем были переведены «Чайльд-Гарольд » Байрон а, поэма Томаса Мурра «Огнепоклонники », вместе с Георгием Ивановым поэт перевёл «Анабазис » Сен-Жон Перса . Эта книга вышла уже в иммиграции, в 1926-м году.

В 1922 году в издательстве «Петрополис » вышла вторая книга стихов поэта «Чистилище » с посвящением Николаю Гумилёву. Сборник появился в не самое удачное время и остался практически не замеченным критикой. А в 1923-м году поэт уезжает из Петербурга в Берлин, а оттуда в Париж.

В начале двадцатых годов многие представители культуры покидали страну. Практически все они были уверены, что уезжают ненадолго, максимум на полгода. Эта уверенность в том, что скоро всё войдёт в старое русло характерна для того времени. Адамович вспоминает, что сразу после октябрьской революции люди в Петрограде были совершенно уверены, что всё это продлится несколько дней. По телефону говорили друг другу «Нет, через три дня будет тепло, я вас уверяю, сегодня еще холодно и будет еще неделю холодно, но потом будет солнце и хорошая погода». Так и в эмиграцию уезжали, уверенные, что «потом будет солнце…»

В эмиграции раскрывается талант Адамовича как критика, эссеиста, прозаика. Он берётся за любую работу, печатается во многих эмигрантских изданиях – «Современные записки », «Русские записки », «Последние новости », «Числа », «Звено » и других. С докладами и критическими выступлениями Адамович выступает на многих литературных собраниях. Так, постепенно, к нему приходит известность, и даже слава. В 1925-м году в Париже появляется и . Он становится редактором поэтического отдела еженедельной газеты «Дни», в то время, как Адамович является ведущим критиком еженедельника «Звено». Между признанным критиком Ходасевичем и набирающим вес в обществе Адамовичем начинается спор по вопросам поэзии, переросший в конфронтацию. Как-то в отзыве о стихах Пастернака Адамович упомянул Пушкина , заметив, что мир «намного сложней и богаче», чем это казалось Пушкину. Для Ходасевича, боготворившего Пушкина это послужило прямым вызовом. На страницах «Дней» он тут же едко откликнулся на это замечание, призывая защитить имя «солнца русской поэзии» от бесов. Бесом, разумеется, стал Адамович, которому мировоззрение другого русского поэта, Лермонтова , было гораздо ближе. Так многолетний спор вышел на совершенно другой уровень и поднял важнейшие вопросы русской литературы. Для Ходасевича огромное значение в поэзии имела школа, преемственность, серьёзная работа над словом. Вопрос «как сделано стихотворение » имел для него большую важность. Для Адамовича ценнейшим качеством поэзии являлась самобытность, его больше интересовало «зачем стихотворение сделано ». Вокруг Ходасевича организовался поэтический круг под названием «Перекрёсток », вокруг «Адамовича – «Парижская нота ». Иногда споры переходили в едкие сплетни. Так, например, не без помощи Адамовича распространился слух о том, что Ходасевича Максим Горький попросил покинуть свой дом в Сорренто после того, как застал его роющимся в письменном столе писателя. Ходасевич пустил слух о том, что Адамович вместе с Георгием Ивановым, поэтом, и в эмиграции близким Адамовичу, в Петербурге, в квартире на Почтамтской, 20 убили и ограбили какого-то желавшего сбежать за границу богача, и на эти деньги сами покинули страну. Всё это, конечно же, была ерунда, но даже по этим сплетням можно судить о накале страстей раздиравших поэтов-эмигрантов.

Адамович нажил себе в эмиграции врагов. Среди них В. Набоков и Марина Цветаева . Но друзей у него было неисчислимо больше. Благодаря своему ораторскому искусству, высочайшей образованности, «вынужденной» трудоспособности, образу петербургского салонного эстета, с которым он не расставался до конца своей жизни, Адамович стал одним из самых важных авторитетов русской эмиграции. Его называли златоустом , Бунин отзывался о нём, как о «единственном», кто есть в Париже, философ и богослов Георгий Федотов назвал его соборной личностью русской литературы. На одном из собраний «Зелёной лампы » Мережковский , гордившийся своим умением захватить и убедить публику, после короткого выступления Адамовича, в двух словах развеявшего всю убедительность и очарование его речи, вскочил и воскликнул: «С кем вы, с Богом или с Адамовичем? » Его ум, взгляды, поэзию высоко ценила .

Как поэт Адамович был малоизвестен. Бывали такие случаи, что люди, восхищаясь критическими статьями, на вопрос, нравятся ли им стихи Адамовича отвечали удивлённо: «А он ещё и поэт?» Он стал в эмиграции «поэтом последних слов », «поэтом горестного шёпота », «поэтом мира, который покинул Бог ». Он писал мало. Его третий сборник «На западе » вышел в Париже в 1939 году. В него было включено стихотворение, ставшее гимном эмиграции.

Когда мы в Россию вернемся…о Гамлет восточный, когда? —
Пешком, по размытым дорогам, в стоградусные холода,
Без всяких коней и триумфов, без всяких там кликов, пешком,
Но только наверное знать бы, что вовремя мы добредем…
Больница. Когда мы в Россию… колышется счастье в бреду,
Как будто «Коль славен» играют в каком - то приморском саду,
Как будто сквозь белые стены, в морозной предутренней мгле
Колышатся тонкие свечи в морозном и спящем Кремле.
Когда мы…довольно, довольно. Он болен, измучен и наг,
Над нами трехцветным позором полощется нищенский флаг,
И слишком здесь пахнет эфиром, и душно, и слишком тепло.
Когда мы в Россию вернемся…но снегом ее замело.
Пора собираться. Светает. Пора бы и трогаться в путь.
Две медных монеты на веки. Скрещенные руки на грудь.

В сентябре 1939 года Адамович записался добровольцем во французскую армию. Это с его подачи распространился слух о том, что Георгий Иванов поддерживает нацистов, обедает с ними на своей вилле в Биарицце, слух, который уничтожил репутацию поэта в эмигрантских кругах. Отношения двух друзей расстроились окончательно.
В 1955 году в Нью-Йорке в издательстве им. Чехова выходит книга Адамовича «Одиночество и свобода ». Она представляет собой сборник статей о творчестве писателей старшего поколения, попавших в эмиграцию, в основном тех, кто сформировался ещё в России – о Шмелёве, Бунине, Гиппиус, Алданове и многих других. Адамович хотел назвать свою книгу сначала «Судьба эмигрантской литературы», потом «Испытание свободой», но выбрал название, которое в полной мере отражает то, что получила русская культура, русская литература в двадцатом веке.

С 1957 года Георгий Викторович работает на «Радио Свобода », в 1967-м году выходит его последняя книга стихов «Единство » и «

(1892 - 1972)

Г лавная тема в книгах и статьях Георгия Викторовича Адамовича - русская литература в изгнании. Он был одним из тех, кто много размышлял над судьбами русской словесности. В ней он оставил свой след, стал создателем в поэзии особой западнорусской тональности - «парижской ноты», ноты Адамовича.

Под чёрным, невидимым небом,

По тонкому первому льду,

Не встретив нигде человека,

Не помня дороги, иду.

И вижу широкую реку,

И тёмную тень на коне,

И то, что забыла Россия,

Тогда вспоминается мне.

Сосредоточенность на самом важном, отбрасывание всего лишнего, верность российской культуре, осознание миссии эмиграции, понимание относительности литературы и абсолютности нравственной, духовная свобода - таковы черты его творчества. На Западе Адамович прожил полвека, но волновался он русскими темами. Западник, знаток европейской литературы, по душевному зову он оставался в кругу русских тем. Не сожаление об утраченном основное у него, а нечто совсем иное, более существенное для человека.

К словам Адамовича прислушивались многие. Василий Яновский говорил о нём как о критике, создавшем в зарубежье «подлинную литературную атмосферу» (1). В малокомплиментарной статье «Конец Адамовича» называет его первым критиком эмиграции Георгий Иванов . Вот как он вспоминает довоенный Монпарнас: «Кафе «Дом» или «Куполь», человек двадцать - двадцать пять… за сдвинутыми столиками и в центре этой шумной компании Адамович… Власть Адамовича над нашими сорокалетними «начинающими» была почти безгранична… Самый произвольный приговор Адамовича принимался его многочисленными адептами и поклонниками слепо, как закон» (2). Сегодня, по прошествии многих десятилетий, понятна ли нам такая «власть»? Ведь речь здесь о поэзии и прозе, что возросли в атмосфере творческой свободы. Откуда же подобного рода влиятельность?

Подробности отъезда Адамовича в 1923 году из России во Францию известны мало. Известно, однако, что в тех условиях он считал эмиграцию «метафизической удачей». По времени отъезд совпал с началом творческой зрелости, с расцветом душевных сил. Ему шёл тридцать первый год. Позади остались Россия, любимый Петербург и загадочное, навсегда памятное -

Какое-то лёгкое пламя,

Которому имени нет.

Позднее в статьях, в стихах, в художественной прозе он возвращается к петербургской теме:

О стремлении к поэтическому единству говорит стихотворение, открывающее его последний поэтический сборник:

Сквозь отступленья, повторенья,

Без красок и почти без слов,

Одно единое виденье,

Как месяц из-за облаков.

П ри всём своём многописании Адамович оставался писателем лишь немногих выстраданных и продуманных тем, одна из которых - петербургская, и она в конечном итоге легла в основу знаменитой «парижской ноты». Как писателя его связывало с Петербургом всё самое главное. Гимназистом он видел там Анненского . Полюбил его трагическую музу. Открыл для себя Блока , который навсегда стал для него выразителем поколения, сложившегося между двух революций. В Петербурге Адамович вступил в Цех поэтов, дружил с акмеистами, печатался в «Аполлоне» и других журналах и альманахах. На выход его первого сборника стихов «Облака» (январь 1916-го) откликнулся Гумилёв , которого Адамович называл своим учителем. Гумилёв написал об «Облаках» проницательный отзыв, а в конце рецензии как бы между прочим заметил: лучшее и подлинно оригинальное в этих стихах - «звук дребезжащей струны» (3). Действительно, самое узнаваемое у Адамовича тогда и в дальнейшем, и в стихах, и в прозе - это его особенная, ни на кого не похожая интонация. Вопреки известному афоризму, Адамович считал, что человек - это не стиль или не столько стиль, сколько интонация, ритм, индивидуальный голос. Можно ли назвать его выдающимся стилистом? Вряд ли. Но он - поэт и эссеист, нашедший вдумчивую, ретроспективную, минорную интонацию. В ней, равно как и в ряде излюбленных тем, столь удачно выразилось его оригинальное мироощущение. Центральный образ в первой книге - облака. Как символ остался этот образ с Адамовичем навсегда. «Наши настоящие мысли о чём-нибудь мало-мальски значительном и отвлечённом, - говорил он, - большей частью похожи на облака; они волнисты, зыбки, переменчивы». О первой своей книге Адамович вспоминал неохотно. Согласно позднейшему признанию, он издал её «для глупого молодого удовольствия» иметь собственный поэтический сборник (4).

«Чистилище», вышедшее незадолго до отъезда, вместе с «Вологодским ангелом» (превосходной поэмой на «святорусскую» тему), включает стихотворения 1916-1922 г.г. Иные из них Адамович по нескольку раз публиковал в эмиграции, как, например, ставшее известным стихотворение о назначении и судьбе поэта, появившееся сначала в «Чистилище», а потом в эмигрантских сборниках. Вот строки, которые многие считали у Адамовича лучшими:

И может к старости тебе настанет срок

Пять-шесть произнести как бы случайных строк.

………………………………………………………

И чтобы музыкой глухой они прошли

По странам и морям тоскующей земли.

Здесь всё провидчески точно: и о поэтической скупости (за всю жизнь опубликовал 130-140 стихотворений), и о писательской манере (произнесение как бы случайных слов), и о творческом расцвете под старость (свидетельство И. Одоевцевой и других мемуаристов), и о «глухой» музыке (слова, которые он употребляет в блоковском смысле).

Первые выступления Адамовича-критика также относятся к доэмигрантскому периоду. Ряд статей напечатан в альманахах Цеха поэтов. Когда же участники этого кружка Н. Оцуп, Г. Иванов, И. Одоевцева оказались на Западе, они стали переиздавать цеховые альманахи. В них помещены были статьи Адамовича о Блоке, Анненском, о рифме, а также статья под многозначительным названием «Комментарии». С тех пор его заметки, записи, наброски, размышления, небольшие эссе под названием «Комментарии» стали появляться в эмигрантской печати: в «Числах» и «Опытах» трижды, в «Современных записках» дважды, один раз в «Круге». Вышедшая под тем же названием книга была составлена им не из одних этих публикаций. Некоторые из журнальных «Комментариев» в одноименную книгу не попали. Зато вошли в неё многочисленные эссе, напечатанные в журналах под другими названиями: «Оправдание черновиков», «Из записной книжки», «Из старой тетради» и др. Об этом стоит упомянуть, поскольку с тех пор, как Адамович «вернулся в Россию - стихами», о нём было сказано немало нелепостей. Вот, к примеру, утверждение одного историка литературы: «В 1967 году в Вашингтоне вышла книга «Георгий Адамович. Комментарии», в которой наиболее полно собраны литературоведом и критиком В. Камкиным статьи Адамовича, посвященные вопросам развития эмигрантской литературы». Здесь всё неверно, начиная с того, что Виктор Камкин не критик и не литературовед, а владелец книжного магазина; одно время Камкин в дополнение к книготорговле мог себе позволить также и скромную книгоиздательскую деятельность. И к тому же в «Комментарии» вошла лишь одна статья, «посвященная вопросам развития», а именно «Поэзия в эмиграции». Составителем был сам автор, а Камкин к делу отбора и составления абсолютно не имел отношения. Но всё-таки суть в том, что сказав «Адамович», вспоминаем его «Комментарии».

Итак, путь выпускника историко-филологического факультета Петербургского университета, будущего критика Адамовича начался в гумилёвском Цехе поэтов. Пробы пера были обещающие, но не спорадические. В них чувствовалась акмеистическая выучка. За ними виделись «Книги отражений» И. Анненского, «Письма о русской поэзии» Н. Гумилёва, вся «эстетическая эпоха», как называл предреволюционные «серебряные» годы Георгий Иванов. Уезжая весной 1923 года во Францию, где жили его мать, сестра и тётя (владелица виллы в Ницце), Адамович думал, что от силы через полгода вернётся в Россию. Решение не возвращаться было принято на юге Франции. В августе 1923 г. Адамович вместо Петрограда поехал в Париж.

Ч то увидел Адамович на Западе, поселившись в «равнодушно-светлой» Франции? Взгляд его проницателен и поучителен. В Европе из-за многообразия культурных и бытовых традиций у новичка создавалось впечатление преобладающего в жизни хаоса. При отсутствии ориентиров, при такой размытости ценностей, казалось, что «жизнь несётся мимо сознания, не успевающего не только понять её, но даже рассмотреть» (5). В этих словах Адамовича отразился его собственный опыт. Личность, как она создавалась в дореволюционной России, не соответствовала критериям современного Запада. «В России ещё нельзя было говорить о распаде личности. Здесь же это так очевидно, так законно в смысле исторической неизбежности, что от зрелища кружится голова…» (6). Ведь и «Распад атома» - знаменитая пощёчина общественному вкусу Георгия Иванова, - в сущности, говорит о том же - о разладе личности, свидетелем которого оказался русский человек за рубежом: «… Перспектива мира сильно искажена в моих глазах. Но это как раз единственное, чем я дорожу, единственное, что ещё отделяет меня от всепоглощающего мирового уродства» (7). Адамович часто говорил, что Европа была и осталась пленительной для русского сознания, тут же добавляя, что «только сквозь Россию она пленительна» (8).

В 1923 г. в Париже открылась ежедневная газета «Звено», преобразованная в дальнейшем в журнал. С разной степенью интенсивности в нём сотрудничали критики К. Мочульский, В. Вейдле, Н. Бахтин, А. Левинсон, Д. Святополк-Мирский. Через несколько недель после приезда в Париж Адамович начал печататься в «Звене». Первая публикация появилась в номере от 20 сентября. Именно благодаря «Звену» Адамович становится известным критиком. Первые статьи о петербургских поэтах, отдельные эссе об Иннокентии Анненском и Михаиле Кузмине. Затем последовали очерки об эмигрантах - Куприне, Бунине… Одновременно под псевдонимом Сизиф печатались его «Отклики». Имя Адамовича привлекло к себе внимание, в особенности благодаря «Литературным беседам», регулярно печатавшимся с декабря 1924-го и до 1928-го, т. е. до времени закрытия журнала. В пору его существования Адамович стал «шире всех читаемым и самым влиятельным критиком эмиграции» (9). «Литературными беседами» открывались многие номера «Звена». Тематика «бесед» - четырёхсложная: о русской зарубежной литературе, русской классической, советской и западноевропейской. По эти очеркам, как и по тем, что в дальнейшем почти каждый четверг появлялись в «Последних новостях», можно было бы реконструировать историю довоенной эмигрантской поэзии. В «Звене» он писал о стихах Агнивцева, В. Андреева, Бальмонта, Божнева, Гингера, З. Гиппиус, Г. Иванова, Ладинского, Оцупа, Поплавского , Ходасевича, Цветаевой .

Постоянным был интерес Адамовича к иностранной литературе. Зинаида Шаховская, написавшая ряд книг по-французски, вспоминала о нём: «Г. В. прекрасно, с такой же тонкостью, как и русскую литературу, понимал французскую - знал её истоки, древних и наимоднейших писателей и философов…» (10). Он писал о Бодлере, Мореасе, Поле Валери, Андре Жиде, Монтерлане, Прусте, французском сюрреализме. На сколько-нибудь примечательные советские книги Адамович откликался столь же часто, как и на эмигрантские. Реже - в «Звене», в «Последних новостях» - чаще. В «Звене» печатались его очерки о Пастернаке, Есенине , Леонове, Бабеле, А. Толстом, критиках-формалистах, т.е. о самом значительном в литературе двадцатых годов. Современники отмечали, что его четверговые «фельетоны» вызывали интерес даже у тех читателей, которые в другие дни недели к «Последним новостям» не прикасались.

В зарубежье у Адамовича была совершенно особая роль, едва ли не миссия. В годы, когда шли споры о возможности или невозможности оторванной от родной почвы литературы в диаспоре, Адамович, участвуя в полемике, у всех на глазах фактически «делал» эту «невозможную» литературу. Собирал её, организовывал, разбирал, поощрял, вдохновлял, осмысливал, находил критерии для оценок, ориентиры и направления для дальнейших шагов. Его взгляд на будущее эмигрантской литературы был в целом пессимистическим. Но казавшаяся обреченной на гибель эмигрантская литература в тридцатые годы стала литературой крупных достижений. Отдельные статьи некоторых зарубежных критиков (Бицилли, Цетлина, Мочульского, Вейдле и в первую очередь Ходасевича) могли быть содержательнее, но у Адамовича, казалось, было предназначение, призвание, задача формирования эмигрантской словесности. «За Адамовичем шли в самом главном. Это было очень определённое, хотя и трудноопределимое представление о том, чем была и чем должна быть русская литература» (11).

Часть работы была проделана на многочисленных собраниях русских парижан в 1920-е и 1930-е годы. «Литературные вечера, в особенности те, на которых читались стихи, были самыми посещаемыми собраниями» (12). Адамович был редкостно одарённый оратор. «Говорил Г. В. очень хорошо, без всяких шпаргалок и умно» (13). Говорил, пытаясь разобраться в уникальной литературной ситуации. На одном из собраний им была высказана глубокая мысль о том, что классическая русская литература внесла энергию, подобную той, какая в наш мир вошла с христианством. Многократно Адамович выступал на собраниях основанного в 1927 году общества «Зелёная лампа». Одна из его излюбленных идей была сформулирована им в связи с докладом З. Гиппиус «Русская литература в изгнании». «Надо радоваться тому, - говорил Адамович, - что наша литература не поддалась соблазну внешне отразить волнение житейского моря.» (14). В «Зелёной лампе» в 1927 году он выступил с докладом «Есть ли цель у поэзии?» Вчитываясь в стенограмму, ясно видишь, что и через сорок лет, т.е. в год издания двух лучших книг («Комментарии» и «Единство»), Адамович остался верен своим взглядам.

Творчество какого-нибудь значительного писателя историки литературы обычно делят на периоды. Говоря же об Адамовиче, никакой особой периодизации не устанавливают, кроме деления его пути на две неравных части - российскую и «беженскую». Если год за годом просматривать его рецензии, мы, конечно, найдём некоторые изменения во взглядах, различия в оценках одних и тех же авторов. Встречаются и варианты одних и тех же мыслей, причём позднейшие формулировки не всегда наилучшие. Но всего этого недостаточно, чтобы говорить о разных периодах. Смысловая ось доклада «Есть ли цель у поэзии?», как и более поздних выступлений, - мысль о месте поэзии в жизни. Тематическое поле современной поэзии сузилось в сравнении с прошлыми эпохами. Но это не упадок. Прежнее отношение к поэзии невозможно. Максимально поэтическое у поэта - это всего лишь несколько строк, которые мы не в силах объяснить, но не можем от них отделаться. Очарование поэзии, известность поэта держатся именно на таких строчках. «Единственно, что может объяснить существование поэзии - это ощущение неполноты жизни, ощущение, что в жизни чего-то не хватает, что в ней какая-то трещина. И дело поэзии, её единственное дело - эту неполноту заполнить, утолить человеческую душу». В чём же тогда отличие от религии? Религия обещает и исполняет, поэзия обещает и обманывает, так попытался понять взгляд Адамовича Ю. Терапиано (15). В стихах Адамовича читаем:

Ну, вот и дома. Узнаёшь? Конец.

Все ясно. Остановка. Окончанье.

А ведь из человеческих сердец…

И это обманувшее сиянье!

Что поэзия не спасает, но может утолить душу, писали поэты «парижской ноты» или близкие к ней, прежде всего Георгий Иванов:

О днажды Г. Иванов опубликовал очерк под характерным для литературы эмиграции названием - «Без читателя». К Г. Адамовичу формула в этом заголовке совершенно неприменима. Его читательская аудитория не ограничивалась Парижем. Довоенные его статьи в «Последних новостях» читали в Харбине, Шанхае, балтийских странах, в Нью-Йорке, Берлине, Брюсселе, Праге, Варшаве, Белграде, Софии и других городах. С 1928 по 1939 г. в этой лучшей эмигрантской газете за полной подписью Адамовича (т. е. не под псевдонимом или акронимом) напечатано около 450 рецензий и статей. Их темы? Многократно о Толстом: для Адамовича он правдивейший и «самый серьёзный» писатель, а «Анна Каренина» - лучший в мире роман. Несколько раз писал он о Блоке - поэте, полностью совпавшем с духом эпохи. Писал об Анненском, созвучном Адамовичу лирической тревогой. О Лермонтове, Тютчеве, Некрасове - поэтах, через которых сам Адамович резко ощущал живительную связь с искусством прошлого века. Эти поэты научили его чувствовать поэзию, понимать её «насквозь и до конца». Среди его статей об эмигрантской литературе в «Последних новостях» находим отклики на книги Бунина, Шмелёва, Зайцева, Мережковского. Он писал о молодых поэтах, - например, о Вл. Смоленском или о малоизвестном теперь Андрее Блохе. В статье, озаглавленной «Сирин» (4 января 1934 г.), Адамович хотел показать, что блестящий Вл. Сирин удалён как от русских истоков, так и от реальной жизни. В эмиграции он жил вне эмигрантских влияний, в той же степени творчество Сирина, согласно Адамовичу, вне русской культурной традиции. Интересна статья «Немота» - о кризисе поэзии; статья «Ещё о здесь и там» - о литературе в СССР в сравнении с литературной ситуацией в зарубежье; статья об Андре Жиде, его поездке в СССР, его разочаровании; статья «100-летие Бергсона» - о философе, близком Адамовичу. Для тех, кто стал бы перелистывать хрупкие страницы «Последних новостей» за 1930-е г.г., сюрпризом оказалось бы обилие его статей о писателях в СССР. Но сколь бы спорны ни были иные его выводы, бесспорной видится его заслуга в утверждении нравственного пафоса в довоенной литературе.

В конце 1935 г. под редакцией Адамовича и Михаила Кантора (в прошлом редактора «Звена») вышла первая эмигрантская антология «Якорь» - памятник поэзии в изгнании. Книга, по словам Ходасевича, подробно рисует эпоху, которой посвящена. «Тут, пожалуй, даже неверно говорить о среднем уровне, - писал Ходасевич, - потому что разве только слабейшие из здешних могут быть сравнимы с сильнейшими из тамошних». Адамович и Кантор отбирали для «Якоря» стихотворения скорее по принципу взаимного их родства, чем по признаку отдаленности друг от друга. Поэты «Якоря», по словам В. Вейдле, «заполняют тот перерыв, который иначе образовался бы в русской литературе, они сохраняют то, что иначе было бы потеряно. Об этом вспомнит Россия когда-нибудь… Нужно поблагодарить тех, кто воздвиг этот памятник русской поэзии в самые тяжёлые годы, какие ей когда-либо приходилось переживать, и русским поэтам, в какой-то безнадёжной надежде ещё слагающим стихи, - без России, для России» (16). Впечатляющее собрание под одной обложкой 77 поэтов самим фактом существования опровергало скептический взгляд на эмигрантскую литературу, у которой, согласно этому взгляду, нет и не может быть будущего.

Адамович сотрудничал во всех значительных журналах, газетах и альманахах эмиграции. В довоенное время его подпись находим под статьями и стихами в «Новом доме», «Новом корабле», «Благонамеренном», «Современных записках», «Круге», «Русских записках», «Литературном смотре»; в послевоенное время - в «Русском сборнике», «Орионе», «Новоселье», «Мостах», «Опытах», «Литературном современнике», «Воздушных путях», «Новом журнале». В 1930-е годы было два журнала, многим обязанных Адамовичу, его вкусу и интуиции, - «Числа» и «Встречи». Всего полгода выходили «Встречи» (январь - июнь 1934 г.), вышло шесть номеров - все под совместной редакцией Адамовича и Кантора. Несмотря на недолгое существование, журнал опубликовал много интересного и останется в истории зарубежной словесности. Более значительным начинанием был журнал молодых «Числа» (1930-1934). Именно здесь формировалось течение, которое условно можно было бы назвать русско-парижской школой, хотя печатались в «Числах» не одни парижане. Да и поэтическая «парижская нота», безусловно, обязана «Числам». Формально Адамович не состоял в редколлегии, но само его присутствие на страницах журнала, на собраниях, на вечерах «Чисел», по словам мемуариста, действовало освобождающее.

«Если бы требовалось одним словом определить вклад Адамовича в жизнь нашей литературы, я бы сказал «Свобода» (17). Аполитичность, эстетизм, интерес к современному искусству и философии, открытие новых имён, широкий подбор молодых авторов, круг интересов без оглядки на неподготовленного читателя - особенности «Чисел». Годы существования журнала совпадают с расцветом деятельности Адамовича. Единства, о котором можно было говорить в рациональных терминах, не было. Но и сам журнал и собрания, устраиваемые редакцией, созидали некую общность, оставившую на всю жизнь след в сознании так называемого «незамеченного поколения». Василий Яновский, один из талантливых представителей этого поколения, перебравшись в США, писал: «Когда на чужом материке я пытался объяснить вдумчивым людям, не знавшим Парижа того времени, но читавшим изредка «Последние новости», когда я тщился им растолковать роль Адамовича в нашей литературе, я всякий раз испытывал чувство, похожее на то, какое бывает, если стараешься словами описать внешность, или запах, или музыку…» (18).

Слава первого критика препятствовала росту известности Адамовича-поэта. Его первый эмигрантский сборник «На Западе» вышел миниатюрным тиражом - 200 экземпляров. Книга появилась перед началом войны. Но через много лет о её авторе говорили только как о критике. «Вы знаете Адамовича? - Странный вопрос… - Да нет, я спрашиваю о поэте. - О поэте, а разве был такой?» (19), - вот начало одной из статей, посвящённых его творчеству. Откуда такое название - «На Западе»? Вспоминается прежде всего «Европейская ночь» Ходасевича, с которым столько лет Адамович вёл полемику. Раньше, как говорит он о себе в превосходном рассказе «Игла на ковре», была «связь с необъятной вселенной, ко мне тогда благосклонной». Этот пришелец на Западе более всего хотел бы восстановить утраченное единство. Итак, путь Адамовича - эмигрантского поэта - от осознания раздробленности «На Западе» (1939) до предполагаемого, воображаемого, но едва ли постигаемого «Единства» (1967). Это путь тревоги, безотчётной любви, лирических сомнений, мучительного одиночества, возникающей и уходящей мысли о смерти. Ему в самом деле порой казалось, что в своей поэзии он преодолевает обольщения и иллюзии. Иногда же он сомневался и в этом, укоряя себя за «аскетическую одурь», навеваемую им на литературу. Его поэзия - вздох о потустороннем, вздох человека, честно допускающего потустороннее, но для которого и здесь, в посюстороннем, «непонятно наше существование даже в примелькавшейся оболочке». Его преследовало видение совершенной поэзии, преследовало видение простоты. Украшения, декор, орнамент, изыск в художественном произведении казались ему суетой сует. «Поэзия не может и не должна быть мечтой, капризом, сновидением, прихотью, экзотической фантазией, словесной игрой - иначе ей грош цена» (20). Самые проницательные критики более всего отмечали в книге «На Западе» стихи о России. «Ему близок, - писал Ю. Иваск, - образ России, которую в рабском виде исходил Царь Небесный (тютчевский образ). Это христианская Россия, которую знал и Блок… Образ России у Адамовича (как и у Тютчева) - не мессианический, а только христианский. Здесь есть настоящая правда» (21). Сильный негативный заряд, столь ощутимый в стихах Адамовича, критик Н. Станюкович назвал духовным пораженчеством. «Но сквозь отрицание, скуку пустоты… брезжит память о России, за которую одну мы готовы забыть всё беспредельное духовное пораженчество» (22).

Холодно. Низкие кручи

Полуокутал туман.

Тянутся белые тучи

Из-за безмолвных полян.

Тихо. Пустая телега

Изредка продребезжит.

Полное близкого снега

Небо недвижно висит.

Господи, и умирая,

Через полвека, едва ль

Этого мёртвого края

Я позабуду печаль.

Осенью 1939 г., когда Франция объявила войну Германии, Адамович добровольно вступил во Французскую армию. Последовали месяцы казарменной жизни -«незабываемые месяцы скуки, отвращения, горечи, гнева, беспощадной жары без единого деревца, в тени которого можно укрыться; блохи, крысы, всех мыслимых видов грязь, бессмысленная раздражительность и долгие ночные раздумья, когда можно было уйти из барака и пройтись в темноте». Так вспоминал он позже в своей книге на французском языке «L"autre patrie» («Другое отечество»). Через год его полк был расформирован в связи с прекращением военных действий между Германией и Францией. Демобилизованный, Адамович уезжает в Ниццу, остаётся там до окончания войны, пишет «Другое отечество», опубликованное в 1947 г. Помимо всего прочего он писал в ней об «огромных достижениях большевиков». Однако его эстетические воззрения оставались неизменны. Эмигрантская литература, если чего-либо и достигла, то потому, говорил сам Адамович, что она осталась литературой христианской. Естественны и возражения оппонентов. «Я искренне жалею о том, что Адамович издал «L"autre patrie», бросающую такой специфический отблеск на его литературное имя», - писал Г. Иванов. И он же пытался объяснить трансформацию, происшедшую с Адамовичем: по мере того как тот всё больше отождествлял советскую литературу с русской, он незаметно для себя стал отождествлять СССР и Россию. После войны Адамович стал регулярно печататься в «Русских новостях» - той самой парижской газете, в которой был напечатан сталинский указ, предоставляющий эмигрантам советское подданство, и в которой печатались исходившие от советского посла в Париже Богомолова призывы к эмигрантам возвращаться на родину.

Сотрудничество с «Русскими новостями» прекратилось к началу 1950-х. Адамович стал регулярно печататься в «Новом русском слове», несколько позднее - и в «Русской мысли». В 1951 г. он переехал в Англию. Десять лет преподавал русскую литературу в университете в Манчестере. Писал много, писал зачастую лучше, чем прежде, но той феноменальной роли, какая ему предназначена была в довоенной литературе, играть ему более не пришлось. Значительный читательский интерес, вызванный «Одиночеством и свободой» - первой книгой Адамовича-критика, больше не повторился. К тому же «Одиночество и свобода» явилась чем-то вроде самой первой истории эмигрантской литературы. В ней даны блестяще написанные характеристики пятнадцати авторов. Выбраны имена, без которых картина эмигрантской литературы немыслима. Но важны в книге и объединяющий её тон, строй, лад. Вот как сказано об этом у Адамовича в заключительной главе: «Когда человек понимает, что он в мире совсем один, что ему только на себя остается рассчитывать… а иллюзии общих дел окончательно рассеялись... что ему не за что и не за кого спрятаться, когда человек понимает и чувствует это, нисколько не ужасаясь - и если притом он художник - его творческая биография определена» (23).

«О диночество и свободу» часто сравнивали с «Комментариями» и обычно в пользу последних. «В «Комментариях», - говорил Ю. Терапиано, - план высказываний значительно глубже» (24). По мнению Терапиано, критические статьи, подобные тем, что писал Адамович, «мог бы дать и кто-либо другой, например, Владислав Ходасевич… Но «Комментариев» никто, кроме Адамовича, написать бы не мог» (25). О том же говорил и В. Вейдле, знавший Адамовича лично более сорока лет: «Хорошим ли критиком был Адамович, если понятия критики не расширять, а в обычном смысле применять? Едва ли. Чутьё у него было отличное. Тонкость в различении оттенков не оставляла желать лучшего… Распознавал таланты очень хорошо. Но чтобы одобрить талант, нужно ему было ещё и наличие в этом таланте чего-то отвечающего его личным весьма узким вкусам» (26). Но о «Комментариях» Вейдле судит иначе. Подобных книг на русском языке почти нет, эта книга - «окончательная»; произведение большого таланта, она в русской литературе - надолго.

«Комментарии» написаны не только знатоком литературы, адогматическим критиком, мыслителем-экзистенциалистом, но и лирическим поэтом. В них чувствуется зыбкость, как в лирике или музыке, говорил Ю. Иваск. О том же писал Г. Иванов в рецензии на «Одиночество и свободу»: «В этом сборнике есть всё: талант, ум, логика, правильно поставленные диагнозы и даже прозрение будущей русской литературы - всё, исключая одиночество. Свободно? Конечно, свободно. Свободный Адамович не поступался никогда и в газетных фельетонах. Но одиночества приглушённого голоса, недосказанных слов, полууловимых чувств, «за которыми открываются поля метафизики» - всего, что так пленяет в «Комментарии», здесь нет и по самому заданию сборника быть не может» (27). «Комментарии» многотемны, но чаще всего они о литературе. Литература видится не изнутри, а из-за её пределов, как нечто конечное и комментируется в свете вечных вопросов. На них ответов автор не даёт, и - мы видим - дать не может. Но, по сути своей, он - идеальный собеседник, который услышит любую фальшивую ноту, разбудит мысль, не раз заставит нас проверить собственное мироощущение. Он говорит о тайне писательства, о красоте, возникающей из пестроты мира, об уходящем из мира христианстве, о литературе как о занятии, несовместимом с обольщениями, о победе над материей, о «чудотворном деле» поэзии. Для Адамовича окончательной уверенности ни в чём быть не может, ибо ни на чём нельзя окончательно остановиться. Соглашаешься ли с его скептическими выводами или нет - в «Комментариях» на любой странице ощущаешь веяние подлинности. Здесь, может быть, больше прозрений, чем в любой другой эмигрантской книге о литературе. И не в одних только «Комментариях», но и в наследии Адамовича в целом видны поиск, беспокойство, чувствуется сущностное отношение к человеческой жизни, переживается непосредственная связь с большой русской литературой. В его наследии видна целая эпоха, и о ней Адамович свидетельствовал мастерски.

От редакции-45. За рамками эссе осталась тема, абстрагироваться от которой не представляется возможным: на протяжение многих лет хороший поэт был гонителем поэта великого. В статьях о Марине Цветаевой Георгию Адамовичу изменили такт, чувство меры, литературный вкус, а в пятидесятые годы - простая порядочность. Увы...

Иллюстрации:

портреты Георгия Адамовича разных лет;

обложки некоторых книг поэта

Примечания

1. Яновский В . Поля Елисейские. Книга памяти. - Нью-Йорк: Серебряный век, 1983.

2. Иванов Г . Третий Рим. Художественная проза. Статьи под ред. и с предисл., коммент. и библиографией Вадима Крейда. - Тенэфлай (СШИ): Изд-во Эрмитаж, 1987. С. 302.

3. Гумилёв Н . Собрание сочинений. Том 4. - Вашингтон: 1967. С. 358.

Переписка практически целиком посвящена литературным темам (других точек пересечения, помимо литературных, собственно, и не было). Для истории "Опытов" она представляет собой первостепенный документ, как, впрочем, и для всей послевоенной литературы эмиграции.

Георгий Адамович, Игорь Чиннов - "Жаль, что Вы далеко": Письма Г.В. Адамовича И.В. Чиннову (1952-1972)

Внушительный корпус писем Адамовича к Чиннову (1909-1996) является еще одним весьма ценным источником для истории "парижской ноты" и эмигрантской литературы в целом.
Письма Адамовича Чиннову - это, в сущности, письма отца-основателя "парижской ноты" ее племяннику. Чиннов был адептом "ноты" лишь в самый ранний, парижский период.

Георгий Адамович - "Одиночество и свобода"

Георгий Адамович - прозаик, эссеист, поэт, один из ведущих литературных критиков русского зарубежья.
Его считали избалованным и капризным, парадоксальным, изменчивым и неожиданным во вкусах и пристрастиях. Он нередко поклонялся тому, что сжигал, его трактовки одних и тех же авторов бывали подчас полярно противоположными... Но не это было главным. В своих лучших и итоговых работах Адамович был подлинным "арбитром вкуса".

Георгий Адамович, Владимир Варшавский - "Я с Вами привык к переписке идеологической...": Письма Г.В. Адамовича В.С. Варшавскому (1951-1972)

Публикуемый ниже корпус писем представляет собой любопытную страничку из истории эмиграции. Вдохновителю "парижской ноты" было о чем поговорить с автором книги "Незамеченное поколение", несмотря на разницу в возрасте и положении в обществе.

Георгий Адамович - Дополнения к "Комментариям". Послесловие

Дополнения к "Комментариям" (Те части журнальных публикаций, которые автор не включил в основной свод "Комментариев"). Послесловие

Георгий Адамович - Невозможность поэзии. Избранные эссе 50-х годов

ИЗБРАННЫЕ ЭССЕ 50-х годов
Поэзия в эмиграции.
НАСЛЕДСТВО БЛОКА.
НЕВОЗМОЖНОСТЬ ПОЭЗИИ.
О ШТЕЙГЕРЕ, О СТИХАХ, О ПОЭЗИИ И О ПРОЧЕМ

Эпистолярный разговор двух очень разных по возрасту, времени вхождения в литературу и степени известности литераторов, при всей внешней светскости тона, полон доверительности. В письмах то и дело речь заходит, по выражению Гиппиус, о "самом важном", обсуждаются собственные стихи и творчество друзей, собрания "Зеленой лампы", эмигрантская и дореволюционная периодика.

В книгу вошли все известные на сегодняшний день произведения стихотворного жанра, а также избранные переводы, принадлежащие перу Георгия Адамовича (1892-1972), крупнейшего критика и поэта русского зарубежья.

Русскую поэзию нельзя представить без Музы изгнания. При формировании сборника использован антологический принцип.

Из источников эпистолярного характера следует отметить переписку 1955-1958 гг. между Г. Ивановым и И. Одоевцевой с Г. Адамовичем. Как вышло так, что теснейшая дружба, насчитывающая двадцать пять лет, сменилась пятнадцатилетней враждой? Что было настоящей причиной? Обоюдная зависть, - у одного к творческим успехам, у другого - к житейским? Об этом можно только догадываться, судя по второстепенным признакам: по намекам, отдельным интонациям писем.

Георгий Адамович родился в Москве 7 апреля 1892 года, прожил здесь первые девять лет жизни и некоторое время обучался во Второй Московской гимназии. Его отец, поляк по происхождению, служил уездным воинским начальником, затем в звании генерал-майора, - начальником Московского военного госпиталя. «В семье нашей было множество военных, два моих старших брата служили в армии. А про меня, по семейной легенде, отец сказал: "В этом ничего нет военного, его надо оставить штатским". Так меня штатским и оставили», - вспоминал Г. Адамович. Единокровный старший брат Г. В. Адамовича - Борис (1870-1936) - генерал-лейтенант русской армии, участник Белого движения.

После смерти отца семья переехала в Петербург, где мальчик поступил в 1-ю Петербургскую гимназию. «Я попал в окружение родных моей матери, это была самая обыкновенная, средняя буржуазная семья. Политикой они мало интересовались и хотели, чтобы все продолжалось так, как было, чтобы все стояло на своих местах, чтобы сохранялся порядок», - рассказывал Адамович.

В 1910 году он поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, а в 1914 году сблизился с акмеистами. В те годы Адамовича, как он вспоминал, интересовали лишь вопросы литературы: он «довольно рано познакомился с поэтическими кругами Петербурга, там тоже о политике говорили мало». Всё изменилось с началом Первой мировой войны. Когда Адамович спросил брата, командира лейб-гвардии Кексгольмского полка, приехавшего с фронта в 1916 году, чем, по его мнению, кончится война, тот (под впечатлением от солдатских настроений) ответил: «Кончится тем, что всех нас будут вешать».

К этому времени Адамович уже вошёл в «Цех поэтов», став (в 1916-1917 годах) одним из его руководителей. В 1915 году вышел первый рассказ Адамовича «Весёлые кони» («Голос жизни», № 5), за которым последовал «Мария-Антуанетта» («Биржевые ведомости», 1916). Поэтический дебют Адамовича состоялся также в 1916 году, когда вышел сборник «Облака», отмеченный «легко узнаваемыми к тому времени чертами акмеистической поэтики». Книга получила в целом благожелательный отзыв Н. Гумилева; последний написал, что здесь «чувствуется хорошая школа и проверенный вкус», хоть и отметил слишком явную зависимость начинающего поэта от И. Анненского и А. Ахматовой. В 1918 году Адамович стал участником (и одним из руководителей) сначала второго, затем третьего «Цеха поэтов».

Печатался в «Новом журнале для всех», «Аполлоне», «Северных записках», альманахах «Зелёный цветок» (1915) и других.

Второй сборник, «Чистилище», вышел в 1922 году; он был выполнен в форме лирического дневника и открывался посвящением Н. Гумилеву («Памяти Андрея Шенье»), которого автор считал своим наставником.

После Октябрьской революции Адамович переводил для издательства «Всемирная литература» французских поэтов и писателей (Бодлер, Вольтер, Эредиа), поэмы Томаса Мура («Огнепоклонники») и Дж. Г. Байрона, затем уже в эмиграции - Жана Кокто и, совместно с Г. В. Ивановым, «Анабазис» Сен-Жон Перса, а также «Постороннего» Альбера Камю.

В 1923 году Адамович эмигрировал в Берлин и жил затем во Франции. Он регулярно выступал с критическими статьями и эссе, печатался в журнале «Звено», с 1928 года - в газете «Последние новости», где вёл еженедельное книжное обозрение. Адамович постепенно получивший репутацию «первого критика эмиграции», считался одним из ведущих авторов журнала «Числа», редактировал журнал «Встречи» (1934).

В эмиграции Адамович писал мало стихов, но именно он считается основателем группы, известной как поэты «парижской ноты», для творчества которой были характерны предельно искреннее выражения своей душевной боли, демонстрация «правды без прикрас». Позицию Адамовича, поставившую именно «поиск правды» во главу угла, Г. П. Федотов назвал «аскетическим странничеством».

В сентябре 1939 года Г. Адамович записался добровольцем во французскую армию; после разгрома Франции был интернирован.

Считается, что в послевоенные годы Адамович прошёл кратковременный период увлечения СССР и И. В. Сталиным, надеясь на возможность политического обновления в СССР. В конце 1940-х годов его статьи появлялись в западных просоветских газетах, а книга «Другая родина» (1947), написанная по-французски, некоторыми критиками из русских парижан была расценена как акт капитуляции перед сталинизмом.

В 1967 году вышел последний поэтический сборник Адамовича «Единство». Тогда же появилась итоговая книга его критических статей «Комментарии»; этим термином автор определял свою литературную эссеистику, регулярно печатавшуюся с середины 1920-х годов (первоначально в парижском журнале «Звено», а с 1928 года в газете «Последние новости»). Адамович оставил также ряд мемуарных заметок и устных воспоминаний, записанных Юрием Иваском.

Анализ творчества

Поэтический дебют Адамовича, «Облака» (1916), был отмечен легко узнаваемыми чертами акмеистической поэтики. Критики отмечали - как «особенную зоркость к обыденной жизни», свойственную поэту, так и тот факт, что зрительные образы не являлись самоцелью для автора, предпочитавшего «поиск эмоционально-напряженного содержания». Н. С. Гумилёв, одобрительно отозвавшийся о дебюте, писал: «…Он не любит холодного великолепия эпических образов, он ищет лирического к ним отношения и для этого стремится увидеть их просветленными страданием… Этот звук дребезжащей струны лучшее, что есть в стихах Адамовича, и самое самостоятельное».

Во втором сборнике поэта «Чистилище» (1922), заметно усилились «рефлексия и самоанализ», появились мотивы, связанные с древнегреческим, средневековым и западноевропейским эпосом, возросла функциональная роль цитаты, которая стала структурообразующим началом. Многие стихотворения Адамовича здесь были построены как как парафраз известных фольклорных и литературных произведений («Слово о полку Игореве», «Плач Гудрун», и др.).

Адамович, характеризовавшийся как литератор, «чрезвычайно требовательный к себе», за всю свою жизнь опубликовал менее ста сорока стихотворений. В эмиграции его творчество изменилось: стихи стали для него прежде всего «человеческим документом» - об «одиночестве, неукорененности в мире, экзистенциальной тревоге как главном свойстве самосознания современников». За рубежом он выпустил два сборника, тональность которых была предпоределена «ощущением отрыва от традиций, на которых выросли многие поколения русских людей, и возникшим после этого сознанием абсолютной свободы, которая становится тяжким бременем» («Мечтатель, где твой мир? Скиталец, где твой дом? / Не поздно ли искать искусственного рая?»).

Сборник «На Западе» (1939) ознаменовал изменение творческой манеры художника, развитие его во многом «цитатного» стиля «по линии философского углубления». Рецензент П. М. Бицилли, назвавший книгу Адамовича «философским диалогом», отметил особую «диалогичность разнообразных ладов: то это прямые, хотя и отрывочные цитаты из Пушкина, Лермонтова, то использование чужих образов, звучаний, речевого строя, причем иногда так, что в одном стихотворении осуществляется согласие двух или нескольких "голосов"».

Адамович-критик

Круг интересов Адамовича-критика был очень широк: отмечалось, что «мимо него не прошло ни одно значительное явление как литературы эмиграции, так и советской литературы». Многие его эссе были посвящены русской классической традиции, а также западным писателям, пользовавшимся особым вниманием в России. Адамович не признавал традиционную литературоведческую методологию, предпочитая форму «литературной беседы» (соответственно была озаглавлена рубрика, под которой публиковались его регулярные статьи в «Звене») или заметок, написанных, возможно, по частному поводу, но содержащих мысли, важные для понимания общественных и эстетических взглядов автора.

Адамович считал, что главным в искусстве является не вопрос: «как сделано», а вопрос «зачем». Критически оценивая в целом литературу русской эмиграции, он делал исключения для И. Бунина и, с оговорками, для З. Гиппиус, М. Алданова, Н. Тэффи и В. Набокова. Последний изобразил критика саркастически в романе «Дар» под именем Христофор Мортус.

Г. Адамович считал, что творчество - это «правда слова, соединенная с правдой чувства». Считая преобладающим в современном мире «…чувство метафизического одиночества личности, которая, независимо от ее воли и желаний, сделалась полностью свободной в мире, не считающимся с ее запросами или побуждениями», поэзию в старом понимании этого слова (как искусство художественной гармонии, воплощающее целостный, индивидуальный, неповторимый взгляд на мир) он считал невозможной. Она, по его мнению, обречена уступить место стихотворному дневнику или летописи, где с фактологической достоверностью передаётся эта новая ситуация человека, пребывающего «в гуще действительности». Полагая, что поэзия должна прежде всего выражать «обострённое ощущение личности», не находящей для себя опоры в духовных и художественных традициях прошлого, Г. Адамович противопоставлял «ясности» Пушкина «встревоженность» Лермонтова, считая, что последняя в большей степени созвучна умонастроению современного человека.

Программная статья, обобщившая идеи автора, вышла в 1958 году под заголовком «Невозможность поэзии». Позицию Адамовича оспорил В. Ф. Ходасевич, которого принято считать его «основным антагонистом в литературе». Развернувшаяся между ними в 1935 году дискуссия «о приоритете эстетического или документального начала в современной литературе» считается важным событием в истории культуры Зарубежья.

Существуют данные, свидетельствующе об участии Георгия Адамовича в масонстве, в бытность его проживания в Париже. В своём трёхтомнике по истории масонства историк А. И. Серков пишет о нём:

Согласно публикациям А. И. Серкова, искренний интерес к масонству Г. Адамович сохранял на протяжении 37 лет жизни.

Книги

Стихи

Адамович Г.В. Облака, П., "Альциона", 1916 - 40 с.
Адамович Г.В. Чистилище, П., "Petropolis", 1922 - 92 с.
Адамович Г.В. На Западе, 1939
Адамович Г.В. Единство, 1967
Адамович Г.В. Полное собрание стихотворений / Сост., подгот. текстов, вступит. статья, примеч. О. Коростелева. - СПб.: Академический проект; Эльм, 2005. - 400 с. (Новая библиотека поэта. Малая серия)

Критика

Адамович Г.В. Одиночество и свобода, 1955
Адамович Г.В. О книгах и авторах, 1966
Адамович Г.В. Комментарии, 1967

Георгий Викторович Адамович (1892-1972) - русский поэт и критик. С 1924 года в эмиграции. Родился 7 (19) апреля 1892 года в Москве в семье военного. Выпускник историко-филологического факультета Петербургского университета, участник второго "Цеха поэтов" (1918), приверженец акмеизма и один из учеников Н. Гумилева, посвящением которому ("памяти Андрея Шенье") открывался второй сборник его стихов "Чистилище" (1922). Первая поэтическая книга Адамовича "Облака" (1916) получила в целом благожелательный отзыв Гумилева, который, однако, отметил слишком явную зависимость начинающего поэта от И. Анненского и А. Ахматовой. Следующую свою поэтическую книгу, "На Западе", Адамович смог выпустить лишь в 1939 году, а его итоговый сборник "Единство" вышел в 1967 году в США. Чрезвычайно требовательный к себе, он за свою жизнь опубликовал менее ста сорока стихотворений, а также ряд переводов, которые делались в основном для петроградского издательства "Всемирная литература", где Гумилев возглавлял французскую секцию.

Если раннее творчество Адамовича целиком принадлежит русскому Серебряному веку, то в эмигрантский период его стихи приобретают новое звучание и качество, поскольку они мыслятся прежде всего как "человеческий документ", свидетельствующий об одиночестве, неукорененности в мире, экзистенциальной тревоге как главном свойстве самосознания современников. Тональность обоих сборников, изданных в эмиграции, определена преследующим поэта ощущением отрыва от традиций, на которых выросли многие поколения русских людей, и возникшим после этого сознанием абсолютной свободы, которая становится тяжким бременем: "Мечтатель, где твой мир? Скиталец, где твой дом? / Не поздно ли искать искусственного рая?"

Согласно Адамовичу, творчество - это правда слова, соединенная с правдой чувства. Поскольку преобладающим стало чувство метафизического одиночества личности, которая, независимо от ее воли и желаний, сделалась полностью свободной в мире, не считающимся с ее запросами или побуждениями, поэзия в старом понимании слова - как искусство художественной гармонии, воплощающее целостный, индивидуальный, неповторимый взгляд на мир, - оказывается теперь невозможной. Она уступает место стихотворному дневнику или летописи, где с фактологической достоверностью передана эта новая ситуация человека в гуще действительности. Свою программную статью, где обобщены мысли, не раз высказанные Адамовичем и прежде (они составили творческое кредо поэтов "Парижской ноты"), он назвал "Невозможность поэзии" (1958).

Позиция Адамовича была оспорена его основным антагонистом в литературе В. Ф. Ходасевичем. Развернувшаяся между ними в 1935 году дискуссия о приоритете эстетического или документального начала в современной литературе явилась одним из наиболее важных событий в истории культуры Зарубежья. Адамович исходил из убеждения, что поэзия должна прежде всего выразить "обостренное ощущение личности", уже не находящей для себя опоры в духовных и художественных традициях прошлого, и противопоставлял "ясности" Пушкина "встревоженность" Лермонтова, которая в большей степени созвучна современному умонастроению. Его собственные стихи проникнуты настроениями тоски по Петербургу (для Адамовича "на земле была одна столица, остальные - просто города"), чувством пустоты окружающей жизни, поддельности духовных ценностей, которые она предлагает, сознанием счастья и горечи свободы, доставшейся в удел поколению покинувших Россию и не нашедших ей замены. Доказывая, что поэзия уже не в состоянии стать, как прежде, делом жизни, поучением, философской концепцией, Адамович, однако, нередко ставил эти тезисы под сомнение своею собственной поэтической деятельностью.

В сентябре 1939 года Адамович записался добровольцем во французскую армию, считая, что не вправе оставаться в стороне, и после разгрома Франции был интернирован. В послевоенные годы пережил недолгий период иллюзий относительно обновления в СССР. В конце 1940-х годов статьи Адамовича появлялись в просоветских газетах. Его написанная по-французски книга "Другая родина" (1947) некоторыми критиками из русских парижан была расценена как акт капитуляции перед сталинизмом. Однако вскоре Адамович увидел беспочвенность надежд на то, что на "другой родине" воцарится новый порядок вещей.

В 1967 году вышла итоговая книга критических статей "Комментарии" - этим же словом Адамович определял свою литературную эссеистику, регулярно печатавшуюся с середины 1920-х годов (первоначально в парижском журнале "Звено", а с 1928 года в газете "Последние новости", где он вел еженедельное книжное обозрение). Круг интересов Адамовича-критика был очень широк: мимо него не прошло ни одно значительное явление как литературы эмиграции, так и советской литературы. Многие его наиболее значительные эссе посвящены русской классической традиции, а также западным писателям, пользовавшимся особым вниманием в России. Чуждый строгой литературоведческой методологии, признававшийся в нелюбви к "системам", Адамович неизменно предпочитал форму "литературной беседы" (таким было общее заглавие его регулярных публикаций в "Звене") или заметок, которые нередко написаны по частному поводу, однако содержат мысли, важные для понимания общественных и в особенности эстетических взглядов автора.

Настаивая на том, что в искусстве главный вопрос - не "как сделано", а "зачем сделано", Адамович с годами все более уверенно говорил о несостоятельности многих явлений литературы Зарубежья, не нашедшей, по его мнению, того художественного языка, который способен был бы воплотить ситуацию "одиночества и свободы" (так озаглавлена книга его эссе, 1955). Исключения делались им только для писателей первого ряда - прежде всего для И. Бунина и, с серьезными оговорками, для З. Гиппиус, М. Алданова, Н. Тэффи, а также для В. Набокова; последнему критик (он саркастически изображен в романе Набокова "Дар под именем Христофор Мортус") многократно предъявлял жесткие претензии. Для Адамовича "несомненно, что эмиграция связана с убылью деятельности... и значит, может художника... выбить не то что из колеи, а как бы из самой жизни".

"Комментарии", где запечатлена драма русской литературы, пережившей раскол на два лагеря, во многом определили творческое самосознание молодой литературы эмиграции в 1920-1930-е годы.